Начало » Дополнительный (Additional) » Разное - для общения на прочие темы » О методах исторических исследований
|
|
|
|
| Re: О методах исторических исследований [сообщение #28983 является ответом на сообщение #28743] |
вт, 03 мая 2011 12:06   |
Tkachenko
Сообщений: 3031
Зарегистрирован: июля 2010
Географическое положение: Russia, St.Peterburg
|
|
|
|
Блок и Февр подчеркивали: современность не должна «подмять под себя» историю; вопрошающий людей прошлого историк ни в коем случае не навязывает им ответов — он внимательно прислушивается к их голосу и пытается реконструировать их социальный и духовный мир. Повторяю: изучение истории есть не что иное, как диалог современности с прошлым, диалог, в котором историк обращается к создателю изучаемого им памятника, будь то хроника, поэма, юридический документ, орудие труда или конфигурация пахотного поля. Для того чтобы понять смысл содержащегося в историческом источнике высказывания, то есть правильно расшифровать послание его автора, нужно исходить не из идеи, будто люди всегда, на всем протяжении истории, мыслили и чувствовали одинаково, так же как чувствуем и мыслим мы сами,—наоборот, несравненно более продуктивной является гипотеза о том, что в историческом источнике запечатлено иное сознание, что перед нами—«Другой»..." - вот именно это часто забывают сделать наши историки и лепят одну ошибку на другой, судя историческое событие с собственной колокольни, то есть с позиции собственного времени. Историку всегда полезно максимально погрузится в суть исследуемого времени, прежде чем делать выводы. Процесс этот часто сложный и длительный и не имеет ничего общего с исторической статистикой. У нас же ныне, часто именно историческая статистика описательного характера называется историческим исследованием. Причем описание ведётся с позиций того времени, в котором изволит обитать историк, при этом он прикрывается щитом методологии, заявляя на каждом углу, что история прежде всего наука, а методология фундамент её.
А была ли методология? Или это просто набор мёртвых догм? Всё, что выходит за рамки этих методологических догм, называется - любительщиной, отсутствием профессионализма и прочими обидными (как бы, то есть обидными с позиции зацикленного на "научности" историка) терминами и определениями.
Что такое, в действительности, - "любитель", историк, который не оканчивал спец. уч. заведений? Часто историк, увлечённый своей темой до такой степени, что забывает обо всё на свете. И в любви своей, и именно за счёт любви, достигающий результатов, которые профессианалу и не снились. И именно по той причине, что "любитель" не "засунут" в рамки методологических догм, а воспринимает историю как ЖИЗНЬ, пускай и прошлых поколений.
Совершенно уверен, будущее за историками второго типа, постигающими историю не только разумом, знаниями, анализом источников, но и ЛЮБОВЬЮ к изучаемой теме, то есть в комплекс инструментов изучения входит эмоция, чувство. Ибо мы, прежде всего живые люди, а не пластиково-металлические компьюторы. И понять события творимые живыми людьми, пускай 100, или 1000 лет назад, без чувства, в том числе, невозможно.
Ждём Вашего продолжения Уважаемая Frau
PS Вопросов нет совершенно, всё предельно понятно.
[Обновления: вт, 03 мая 2011 12:13] Известить модератора |
|
|
|
|
|
| Re: О методах исторических исследований [сообщение #28995 является ответом на сообщение #28789] |
вт, 03 мая 2011 16:24 |
ж-939-ж
Сообщений: 1463
Зарегистрирован: ноября 2009
Географическое положение: Russland
|
|
|
|
| Frau писала чт, 28 апреля 2011 19:54 |
ADSU
Но, согласно тому же эволюционному методу надо рассматривать все примеры в хронологической последовательности и по степени усложнения. Для этого определяют сравнительные параметры. Допустим, у нас это будут:
1. время существования лагеря;
2. количество узников за определённый период;
3. возрастная дифференциация;
4. гендерная дифференциация;
5. сословная и по роду деятельности дифференциация;
6. дифференциация по национальному признаку;
7. продолжительность жизни узника в лагере и время его нахождения в нём;
8. условия жизни;
9. питание и обеспечение одеждой;
10. медицинская помощь;
11. наказания и умерщвление узников, в случае, если они были;
12. охранение лагеря;
13. статус лагеря;
14. подчинение лагеря;
15. внутреннее деление в лагере.
|
ADSU
В сообщении неточность При эволюционизме никаких "сравнительных параметров" не нужно. Сама не заметила, как перескочила на другой метод.
Указанные параметры и сравнение через статистические данные, собранные в рамках параметров, демонстрируют один из методов "школы Анналов" - квантитативный метод.
Квантитативная история
http://www.ab.ru/~kleio/nni-quan.html
Л.И.Бородкин
Квантитативная история в системе координат модернизма и постмодернизма
Драматичная эволюция квантитативной истории, испытавшей в 1960-х - 90-х гг. периоды подъема, пика 70-х гг. и последующей стабилизации, должна рассматриваться в контексте тех изменений, которые происходили в исторической науке в течение последних двух-трех десятилетий. Энтузиасты квантификации в исторических исследованиях, ассоциировавшиеся с перспективным направлением, основанным на использовании количественных подходов, статистических методов и математических моделей, обнаружили к 1990-м годам, что их методы уже не называют "новыми", а большая часть историков обратила свои взоры на другие подходы, характеризующиеся противоположными методологическими принципами. Каковы причины этой эволюции? Каковы возможные перспективы квантитативной истории? Ответ на эти вопросы во многом связан, на наш взгляд, с рассмотрением "траектории" развития квантитативной истории в осях модернистской и постмодернистской парадигм. Перпендикулярность этих осей контрастно иллюстрируется высказыванием одного из известных специалистов в области методологии социального познания: "Расщепленный образ исторической науки - с одной стороны, проникновением математических методов и других методик, с другой - постмодернизмом в целом - соответствует расщепленному состоянию самой истории"1 .
Не ставя перед собой задачи всестороннего анализа методологических проблем, связанных со сменой этапов развития квантитативной истории2 , обратимся к вопросу о влиянии на этот процесс указанного "парадигмального сдвига".
В вышедшей в 1997 г. книге известного американского историографа Г.Иггерса ("Историография в ХХ веке: от научной объективности к постмодернистскому вызову") автор пишет о самоопределении истории как научной дисциплины, подразумевающем четкое различение между работой историка в научном жанре и в стиле "литературного дискурса", между историками-профессионалами и любителями3 . Оценивая эволюцию мировой историографии ХХ в., Иггерс выделяет две основных тенденции. Первая связана с трансформацией традиционной нарративной, событийной истории в новые формы исторического исследования, ориентированные на подходы социальных наук ("social science- oriented forms of historical research"). Эта модернистская тенденция имела в исторической науке целый спектр проявлений - от квантитативных подходов социологии и экономики, структурализма школы Анналов до марксистского классового анализа; все эти течения ориентировались на модель научного исследования, принятую в естественных науках. В отличие от традиционной историографии с ее вниманием к индивидуальному, указанные течения подчеркивали важность изучения социальных структур и процессов социальных изменений4.
Как отмечает Иггерс, квантификация играла важную роль в исторической науке 1970-х гг.; она исходила из концепции, что исторические исследования могут отвечать требованиям науки только в том случае, если их результаты формулируются на языке квантификации, с помощью количественных и формальных методов 5 . Широкую известность получило высказывание Эммануэля Ле Руа Ладюри, сделанное им в 1973 г., о том, что "история, которая не является квантифицируемой, не может претендовать на то, чтобы считаться научной" 6. В обзоре новейших тенденций развития исторических исследований, подготовленном Дж. Барраклоу для ЮНЕСКО в 1979 г., отмечалось, что "поиск количественной меры, без сомнения, является наиболее могущественной из наблюдаемых новых тенденций в исторической науке; этот фактор более всех других разграничивает подходы, характеризующие историческую науку 1970-х годов от подходов 1930-х годов" 7 . Здесь, разумеется, следует видеть разницу между спорадическими применениями количественных методов в социальной и, особенно, экономической истории (как это было на протяжении многих десятилетий), и концепцией истории как развитой науки (science), активно применяющей количественные подходы и математические модели. Между этими полюсами и возникло направление в исторической науке, получившее название в Америке, а также во Франции и в странах Скандинавии (затем и в других странах Западной Европы), "social science history"8.
В 1960-х гг. увлечение квантификацией захватывает Анналы. В эти годы, отмеченные подъемом "структуралистской волны", историки - "анналисты" хотят следовать ученым - представителям точных наук (scientists - Л.Б.), они часто называют свои научные подразделения лабораториями и считают, что исследование должно использовать количественные подходы, если оно претендует на научность 9 . Значительная часть французских работ по социальной истории, опубликованных в те годы, относилась к жанру квантитативной истории10 . Так, на базе массовых демографических источников проводились исследования, целью которых было представить "тотальную историю" (histoire total) региона. Пожалуй, наиболее впечатляющим квантитативным исследованием тех лет была книга Ле Руа Ладюри "Крестьяне Лангедока", в которой рассматривалась "история без людей", основанная на статистическом анализе взаимосвязей длинных циклов динамики населения и цен на продукты питания 11 . Расширение возможностей использования компьютеров в 1970-е гг. изменило подходы французских историков к изучению ментальностей. В трактовке П.Шаню и М.Вовеля изучение "истории ментальностей" было возможно лишь на базе массовых данных, таких как завещания12 . Третье поколение школы Анналов, выдвинувшее целую плеяду энтузиастов квантитативной истории, уже "сходит со сцены", часть из них (включая Ле Руа Ладюри) в свое время переключили внимание на историческую антропологию.
Возникшее в ФРГ в 1970-е годы направление "Historische Sozialforschung" (HSF - "историко-социальные исследования") рассматривается немецкими учеными как "эмпирические, в особенности квантитативные исследования социальных структур и процессов прошлого, изучаемых теоретически и методически" 13 . Заметной вехой в развитии "немецкой модели" квантитативной истории (German Sonderweg to quantification), было создание в 1975 г. ассоциации QUANTUM, объединившей сотни исследователей, применяющих формальные и количественные методы в историко-социальных исследованиях. Члены этого сообщества рассматривают количественные методы в качестве необходимого инструмента исследования именно в связи с задачами анализа массовых явлений. При этом подчеркивается, что, в отличие от "обычного" использования математико-статистических методов в социальной истории, в исследованиях школы HSF качественные данные подвергаются квантификации, а затем обрабатываются с помощью тех или иных математических методов с целью проверки гипотез, а не для просто для получения статистических иллюстраций14.
Достижения и перспективы этих национальных школ "научно-ориентированной социальной истории" были оценены достаточно высоко, что позволило им существенно продвинуться по пути институционализации. Так, представителям школы Анналов в 1972 г. удалось реорганизовать Шестую секцию Высшей Практической Школы в Высшую Школу Социальных Наук (EHESS), целью которой была интеграция истории и социальных дисциплин в рамках широкой области "наук о человеке" (science de l'homme). В 1977 г. в Кельне (ФРГ) был открыт Центр историко-социальных исследований, который тесно связан с Центральным архивом эмпирических исследований Кельнского университета; на базе этого Центра вот уже 20 лет издается журнал "Historische Sozialforschung". Этот ряд можно продолжить, привлекая известные примеры из истории других национальных школ квантитативной истории15.
* * *
В нашей стране становление научного направления, связанного с применением количественных методов в исторических исследованиях происходило примерно в те же годы, что и в ведущих западных странах 16 . Первые публикации советских историков в этой области появились в начале 1960-х годов. Одним из пионеров нового направления, инициатором исследований на стыке двух наук был акад. И.Д.Ковальченко 17.
В 70-е годы спектр применений новых методов в исторических исследованиях существенно расширился. С их помощью были проведены крупные исследования по аграрной истории страны, истории социальных конфликтов, истории культуры и т.д. На рубеже 70-80-х годов в методический арсенал отечественных историков-квантификаторов вошли эффективные методы многомерного статистического анализа, математические модели динамических процессов. Последующее десятилетие еще больше обогатило инструментарий историков - уже в связи с "микрокомпьютерной революцией".
Без сомнений, не случайно И.Д.Ковальченко стал основоположником нового направления в советской исторической науке, связанного с применением количественных методов в исторических исследованиях (позднее это направление стали называть клиометрикой, квантитативной историей). Этому способствовали и присущее ему чувство нового, и его убежденность в том, что развитие истории как научной дисциплины должно быть связано с применением точных методов. Вообще, трудно себе представить, как развивалась бы в 60-80-е годы советская клиометрика, не будь у нее такого лидера, каким был И.Д.Ковальченко. Именно благодаря его научному авторитету стало возможным все то, что ассоциируется со становлением и развитием этого научного направления. Достаточно упомянуть здесь его инициативы по созданию в конце 60-х гг. при Отделении истории АН СССР Комиссии по применению математических методов и ЭВМ в исторических исследованиях, лабораторий и исследовательских групп данного профиля в академических институтах и университетах 18; введение рубрики, включающей раздел "методы исторического исследования" в журнале "История СССР", в классификаторе специальностей ВАК. В результате этой деятельности, направляемой И.Д.Ковальченко, в 70-х - 80-х годах в нашей стране сформировалось сообщество ученых, применяющих математические методы и ЭВМ в исторических исследованиях. С 1979 г. они регулярно собирались на заседаниях всесоюзного семинара "Количественные методы в исторических исследованиях", организованного Комиссией и историческим факультетом МГУ (по сути, это был международный семинар: за 15 лет на нем выступили с докладами около 30 зарубежных ученых). Важную роль в становлении нового направления сыграли выездные школы-семинары по новым методам исторических исследований, поддерживаемые в 80-х гг. Московским университетом. Под его редакцией в 1984 г. был издан первый в СССР учебник по новой дисциплине "Количественные методы в исторических исследованиях", выпущены в 70-90-е гг. в издательстве "Наука" восемь сборников в серии "Математические методы в исторических исследованиях". Опубликованный в 1987 г. библиографический список работ советских историков- квантификаторов включал около 500 названий статей и книг19 . За последнее десятилетие он вырос еще почти вдвое.
Отечественная школа квантитативной истории развивалась по своей собственной "траектории", но она не была периферийной; ее развитие шло в контакте с другими национальными школами, в международном контексте. И в этом также была важная заслуга И.Д.Ковальченко. Он стоял у истоков советско-американской программы сотрудничества в области применения количественных методов и ЭВМ в исторических исследованиях. Двусторонние симпозиумы, проведенные в рамках этой программы в Балтиморе (1979 г.), Таллине (1981 и 1987 гг.) и в Калифорнии (1991 г.) сыграли заметную роль в обмене опытом двух различающихся национальных школ; они завершились публикацией сборников трудов этих симпозиумов - как в нашей стране, так и в США 20. Полезным было также сотрудничество с немецкими историками-квантификаторами, одним из итогов которого была публикация в ФРГ специального выпуска журнала общества QUANTUM, посвященного работам советских историков, применяющих математические методы и ЭВМ21 .
Международное сотрудничество советских историков-квантификаторов было "улицей с двусторонним движением". Достижения отечественной школы получили признание и со стороны зарубежных специалистов 22 . Так, проф. Конрад Ярауш (США), сопредседатель Международной Комиссии по применению количественных методов в исторических исследованиях (INTERQUANT), выделяет несколько национальных школ в области квантитативной истории, в том числе и советскую. В оценочном плане представляется интересной также следующая цитата из обзора К. Ярауша: "Различия между подходами, развиваемыми национальными школами квантитативной истории, оказываются, вопреки ожиданиям, на удивление существенными. Можно даже говорить о соревновании между американской (Historical Social Science), французской (Annales) и российской (Russian Marxist Quantification) парадигмами, особенно в развивающихся странах, которые импортируют не только машины, но также и методы/методологию"23 .
Во вступительной статье к сборнику работ советских клиометристов, опубликованному в США, его редактор, проф. Дон К.Роуни характеризует советскую школу квантитативной истории как одну из национальных школ с богатыми традициями24 . Интересно, что обсуждая ее специфику в методически-методологическом плане, Роуни пр иходит к выводу о том, что в большинстве своем используемые советскими клиометристами методы ориентированы не столько на анализ, сколько на синтез, агрегирование данных источников 25 . Сравнивая советскую школу квантификации с американской, он выделяет другой интересный аспект: советские историки, применяющие количественные методы, в отличие от своих американских коллег не находятся в позиции обороняющихся, их работы не вызвали того вала критики со стороны историков-"традиционалистов", с которым столкнулись американские клиометристы26 .
Оценивая уровень развития квантитативной истории в нашей стране, К.Ярауш подчеркивает еще одну ее специфическую черту: "Тесное сотрудничество советских историков с математиками обеспечило высокие стандарты исследований в ряде областей, например, связанных с применением многомерного анализа"27 . В этой связи отметим также замечание К.Ярауша о своеобразии программного обеспечения, создаваемого и используемого советскими клиометристами - на фоне той унификации (идущей из США), которой характеризуются компьютерные аспекты работы историков других стран (за исключением Франции).28
Как нам представляется, развитие в нашей стране нового направления исследований, связанного с применением математических методов и ЭВМ в исторической науке, показало пример достаточно успешного сотрудничества историков и математиков 29 . Эти результаты являются во многом следствием организации лабораторий соответствующего профиля в академических институтах и университетах. Штат этих лабораторий включал и историков, и специалистов в области прикладной математики, кибернетики и информатики. "Это - реальное выражение развития комплексности в исторических исследованиях", - отмечал И.Д. Ковальченко. "Взаимопроникновение, синтез конкретно-содержательного, гуманитарного и формально-логического, математического подходов - вот тот узел, искусство завязывания которого при прочих равных условиях обеспечивает успех в применении математических методов в исторических исследованиях"30 . Наличие группы квалифицированных специалистов в области прикладной математики и информатики (это одна из особенностей отечественной школы квантитативной истории), а также сложившееся взаимопонимание между ними и историками-квантификаторами обеспечили достаточно высокий уровень использования сложных и эффективных математико-статистических методов и моделей - даже в условиях нехватки передовой вычислительной техники в 70-е - 80-е годы .
Важным аспектом в работах отечественной школы квантификации была разработка методологических проблем применения количественных методов в исторических исследованиях. Немало работ по этой проблематике опубликовал И.Д.Ковальченко. Собственно, в каждой его работе, связанной с применением новых методов, уделялось внимание методологии. Наиболее же полно эти проблемы рассмотрены в его фундаментальной монографии "Методы исторического исследования"31 . Выход в свет этой книги сыграл (и продолжает играть) заметную роль в практике конкретно-исторических исследований и в преподавании квантитативной истории в университетах страны. Значение книги И.Д.Ковальченко определяется и тем обстоятельством, что с самых ранних стадий развития квантитативной истории и до сих пор находятся историки (как за рубежом, так и у нас в стране), отрицающие наличие проблем методологического характера в деле применения количественных методов в исторических исследованиях. Так, еще в 1970 г. в докладе, представленном на V Международном конгрессе по экономической истории в Ленинграде, проф. Дж. Хекстер (Йельский ун-т, США) утверждал: "Использование математических методов, с применением компьютеров и без них, не ставит перед исторической наукой никаких методологических проблем первостепенного значения. Они ставят многочисленные проблемы тактического и вспомогательного характера, конкретные и специфические" 32 . Думается, здесь нет необходимости оспаривать подобные суждения, не учитывающие сложностей процесса внедрения математико-статистического инструментария и математических моделей "в ткань" исторических исследований. Ведь эти методы являются частью общенаучного "арсенала" (или заимствованы из других наук), и их использование историками требует рассмотрения комплекса специальных проблем, связанных со спецификой исторического знания. Книга И.Д.Ковальченко содержит подробное обсуждение этих проблем. В ней дается развернутое обоснование того, что прогресс исторической науки просто невозможен без использования количественных методов и средств современной информатики, позволяющих раскрыть количественную меру изучаемых исторических процессов и явлений, дать более точное и строгое выражение соответствующих качеств. И.Д.Ковальченко показывает, что в основе процесса внедрения математических методов в историческую науку лежат внутренние тенденции ее развития, связанные, в частности, с необходимостью привлечения все большего объема фактических данных, введения в научный оборот новых источников, повышения информативной отдачи всех видов источников. Собственно, только на основе этих методов возникает возможность обобщения массовых данных, изучение их с позиций системного подхода33.
Главный же вывод из этих работ методологического цикла сводится к тому, что развитие квантитативной истории не есть "попытка превратить историю в разновидность "точных" наук", как иногда полагают34 ; обращение историков к математическим методам прежде всего диктуется потребностями дальнейшего углубления исследований 35 , сами же эти методы имеют свою сферу эффективного применения и пределы этого применения, ограничиваемые как целями исследований и их научным уровнем, так и возможностями и спецификой математического знания36 .
* * *
Переход от индустриального общества к информационному повлиял и на интеллектуальную атмосферу академического сообщества37 . В этой связи Г.Иггерс пишет о базовых концепциях направления <нового историцизма>, признающего постмодернистскую литературную теорию (о центральной роли языка и его "непрозрачности") и антропологические концепции культуры как символической сети значений. Вызов "научному духу" (scientific ethos) исторического исследования возник вне самой дисциплины - из среды литературных критиков и теоретиков, которые пожелали коллапса исторической науки и перевода ее в разряд литературных занятий38. В этой связи П.Джойс, один из ведущих английских историков - постмодернистов пишет о проблеме постмодернизма и "лингвистическом повороте" в социальной истории, о повышении внимания к герменевтике и семиотике39 .Отказ от европейской традиции рационализма, связанной во многом с эпохой Просвещения, сомнение в достоверности научного познания приводят постмодернистов к убеждению, что наиболее адекватное познание действительности доступно не на путях развития методологии естественнонаучного и точного знания или традиционной философии, опирающейся на систематически формализованный понятийный аппарат логики; приоритет отдается интуитивному "поэтическому мышлению" с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгновенными откровениями инсайта40.
Так, голландский историк Ф.Анкерсмит, отмечая "постмодернистский характер нашего времени" и "наивный сциентизм социальных историков"41 , формулирует основные различия методологических платформ следующим образом: "Альфой и омегой модернистов и структуралистов была наука; они рассматривали науку как не только самое важное, но одновременно и как конечное достижение современности. Научный рационализм как таковой мало интересует постмодернистов и постструктуралистов, они смотрят на него как бы отстраненно или сверху вниз:Цель постмодернистов - выбить почву из-под ног у науки и модернизма"42 . Постмодернизм в этой связи рассматривается как "не антинаучная, а скорее ненаучная теория"43 , а история при таком подходе "уже не является реконструкцией того, что происходило с нами в разные периоды нашей жизни, а становится вечно продолжающейся игрой с памятью об этом: Пришло время, когда мы должны больше думать о прошлом, чем исследовать его"44. С точки зрения постмодернистов, центр внимания историков перемещается с самого прошлого на несоответствие между настоящим и прошлым, между языком, который мы сейчас используем, говоря о прошлом, и самим прошлым. В этой связи Анкерсмит пишет о внимании к "кажущейся неподходящей, противоречивой, но удивительной и пробуждающей надежду детали,:о внимании ко всему, что кажется бессмысленным и неуместным именно с точки зрения научной историографии" 45 . Неудивительно, что в работе XVIII Международного конгресса исторических наук, состоявшегося в 1995 г. в Монреале, дискуссия об объективности исторического исследования возникла в рамках секции "Беллетристика, нарративность, объективность (история и литература, историческая объективность)", где обсуждались различные аспекты влияния постмодернистской парадигмы на современное состояние исторической науки46 . Один из участников этой дискуссии, Роже Шартье (Франция), в своем выступлении "История между нарративом и знанием" утверждал, что концепция реальности процессов прошлого, изучаемых на основе тех или иных теорий (например, марксистской) или методических подходов (например, квантификационного), которая постулирует объективность и научность исторического знания, не может быть более принята безоговорочно47 . Другой участник этой дискуссии, Г.Иггерс (США) отметил парадоксальность ситуации, в которой находятся сторонники "микроистории" из Германии и Италии, наиболее критичные к понятию "объективности" исторического исследования и в то же время существенно зависящие от использования массовых источников и компьютерных методов их анализа48. В целом в этой дискуссии доминировала "средняя позиция", отличная и от "научно-объективистской и от сугубо лингвистической" 49
Тенденция концентрировать внимание на фрагментах, а не на более объемном целом рассматривается как наиболее характерное явление постмодернистской историографии, позволяющее понять особое отношение этой историографии к тексту. "Тексты - это все, что у нас есть, и мы можем сравнивать только тексты с текстами" 50 . Это высказывание Ф.Анкерсмита хорошо согласуется с более ранним известным афоризмом Ж.Деррида: "Нет ничего вне текста"51.
Пересмотр ряда базовых положений модернистских течений социальной истории, подчеркивавших важность изучения социальных структур и процессов социальных изменений, произошел и в рамках микроистории. Один из основателей этого направления, Дж.Леви пишет: "Микроисторический подход ставит вопрос о методах познания прошлого, об использовании косвенных свидетельств, признаков и примет. Особенно предпочтительной считается такая процедура исследования, когда идут от такого частного случая, который необычайно индивидуален и невозможна его редукция к типичному, который трудно подогнать под определенные правила, нормы"52 . Говоря о "нарративной проблеме", проблеме коммуникации с читателем, Дж.Леви подчеркивает специфическую функцию этой нарративности - "через рассказ о конкретных фактах показать реальное функционирование тех аспектов жизни общества, которые были бы искажены в процессе обобщения или количественной формализации"53 . Это же неприятие изучения типического в истории, использования статистического подхода для анализа социальных процессов прошлого проявляется и в работах другого классика микроистории, К.Гинзбурга: "Выбрать в качестве объекта изучения только то, что повторяется, и поэтому поддается выстраиванию в серию (статистическую совокупность - Л.Б.), означает заплатить в познавательном смысле очень высокую цену"54. Работа над изучением процессов инквизиции привела К.Гинзбурга "не к серийной истории, а к ее противоположности: к пристальному анализу конкретных документов, связанных с совершенно неизвестным индивидуумом"55 . "Нормальное исключение" - таким парадоксальным сочетанием терминов можно охарактеризовать подход к проблеме репрезентативности в микроистории56 . Этот подход, конечно, противоположен тому, который утвердился в рамках квантитативной истории, когда в ее паруса дул ветер модернизма.
Характеризуя изменения в мировой историографии последних десятилетий, английский историк П.Джойс отмечает: "В пору своего расцвета для социальной истории были характерны критическая острота молодого академического марксизма, эмпиричность ее идиом и энтузиазм новой социальной науки. Это была готовая к спорам, открытая для других идей современная и политизированная наука, одним словом, она была против всего устоявшегося и неколебимого. Теперь она сама, или большая часть ее, превратилась в "устои". Поэтому кое-кто с горечью говорит о "конце социальной истории", зная о ее роли в нашей науке"57 . На наш взгляд, такая оценка является слишком пессимистичной. И прежде всего потому, что именно в русле той "новой социальной истории", о которой говорит П.Джойс (пик ее признания был связан с 1970-ми годами), развиваются современные междисциплинарные подходы в исторической науке. Квантитативная история всегда рассматривалась как одно из направлений междициплинарности в исторических исследованиях (в отличие от постмодернистских и культур-центристских исследовательских программ, настаивающих на следовании исключительно методам своей дисциплины)58 .
Представляется, что одним из результатов воздействия постмодернистских концепций является (наряду с появлением новых ракурсов в тематике работ историков) сужение поля междисциплинарных подходов в современных исторических исследованиях. На этом стоит остановиться чуть подробнее.
О междисциплинарных подходах писал во время доминирования модернистских тенденций, в конце 1960-х гг. Ф.Бродель: "Историки нового типа внимательно следят за всеми науками о человеке. Именно это делает границы истории такими расплывчатыми и интересы историка столь широкими"59. О расширении этих "границ истории" спустя 30 лет писали И.Д.Ковальченко и М.Эмар60 : "Взаимодействие и взаимопроникновение в процессе познания методов отдельных отраслей исторического знания, а также естественнонаучных и гуманитарных подходов к анализу исторического прошлого снова оказываются в фокусе напряженного исследовательского поиска мировой исторической науки"61 .
По мнению М.Эмара, история, как дисциплина научная или претендующая на то, чтобы называться таковой, коренным образом изменилась на протяжении последних пятидесяти лет. Характеризуя изменения французской исторической науки, М.Эмар отмечает: "Самое главное - это то, что история попыталась внедриться в пространство, занимаемое социальными науками"62. Выделяя интернационализацию как одну из ведущих тенденций развития мировой историографии, М.Эмар заключает: "Сегодня все мы разделяем более или менее обоснованное ощущение, что, заимствуя, можно выиграть гораздо больше, чем просто отрицая, хотя, конечно, сделать это порой нелегко"63 . Интересна трактовка Эмара процесса взаимосвязи истории с другими науками. Он отмечает смешение граней между различными дисциплинами и применяемыми ими методами. Так, историки научились (или их этому научили, как, например, во Франции в начале столетия это сделал Симиан) держать в поле зрения весь спектр социальных наук и заимствовать у них способы постановки вопросов, дефиниции, приемы классификации, применяемые методы. Под предлогом необходимости диалога, пишет М.Эмар, историки выступали за свободную циркуляцию научного аппарата, что позволило им успешно "колонизировать" социальные науки изнутри, придать им черты историчности. Некоторые сожалели о происходящем, некоторые выступали против, полагая, что истории следует оставаться верной своей изначальной специфике 64 . Свое видение этого процесса М.Эмар резюмирует так: "Согласно современному представлению (весьма положительно воспринимаемому обществом), история должна быть открыта для всех направлений мысли и гипотез, выдвигаемых другими дисциплинами, которые также изучают сферу социального. Ее методы, так же как и способы постановки вопросов, должны быть в значительной степени обновлены"65. Обсуждая смещение интересов историков от экономики к культуре, М.Эмар подчеркивает, что оно осуществлялось под знаком внедрения количественного подхода в качественный анализ. Согласно новому взгляду, такие проблемы, как доступ широких слоев населения к чтению и письму или отношение к смерти, можно изучать с помощью статистических методов и диаграмм, подобно тому, как анализируются торговые связи или сельскохозяйственное производство. Методы, используемые при изучении социальных классов, могут быть, по мнению М.Эмара, перенесены и использованы для количественного описания и анализа, например, культурных элит в провинциальных академиях. Происходящие при этом перемены касаются прежде всего содержания таких понятий, как культура, менталитет, поведение, социальная практика и социальное представительство66 .
Эмар, признаваясь в том, что он не разделяет сомнений в "научной природе нашей профессии", в то же время приходит к выводу, что изложение истории никогда не будет сведено до системы уравнений. "И тем не менее речь идет о дисциплине, задача которой состоит в производстве проверенных знаний, истинность которых основана на системе ясных и верифицируемых доказательств, действительных в заранее оговоренных пределах"67 . В этом контексте М.Эмар пишет о кризисе истории как самостоятельной, самобытной области исследований, вызванном интенсификацией отношений с другими дисциплинами, в особенности с социальными науками. "Мы в значительной мере позаимствовали у последних их проблематику, терминологию, концепции, представлявшиеся более строгими в научном плане"68.
Значительное внимание анализу тенденций взаимодействия истории с другими науками уделяли в 1980-х гг. советские историки и методологи социального познания. И.Д.Ковальченко, исходя из того, что объект познания исторической науки - вся совокупность явлений общественной жизни на протяжении всей истории общества, считал, что историческая наука по сравнению с другими общественно-гуманитарными науками выступает как наука комплексная, интегральная. Она имеет дело со всеми общественными явлениями, которые изучаются этими науками. "В любом историческом исследовании историк предстает в двух ролях. Если, к примеру, изучаются процессы социально-экономические, то он - и историк, и экономист...Все это хорошо известно, но не всегда из этого делаются необходимые практические выводы. А они состоят в том, что историк должен профессионально владеть теорией, методологией и методами не только исторической науки, но и тех наук, которые специально изучают исследуемые им явления и процессы"69 . Как отмечал И.Д.Ковальченко, необходим тесный творческий контакт между всеми областями общественно-гуманитарных наук Говоря о тенденции к интеграции наук, он отмечал, что проникновение в общественно- гуманитарные науки математических и естественнонаучных методов повышает доказательность, глубину и точность эти наук. В свою очередь, идеи и методы гуманитарных наук содействуют развитию естественных наук70 . Обсуждая механизмы включенности исторической науки в процессы интеграции, И.Д.Ковальченко обращал внимание, во-первых, на перенос идей и посылок научного познания из одной области науки в другую, и, во-вторых, на использование понятийно-категориального аппарата и методов одних областей знания другими71 . Но при интеграции может возникнуть и потребность в новых идеях, подходах и методах, что и порождает общенаучные подходы и методы. И.Д.Ковальченко рассматривал математизацию научных исследований как один из важнейших процессов порождения общенаучных подходов и методов72.
Связывая использование математических методов в исторической науке с ее стремлением к достижению максимально истинного знания о прошлом, А.И.Ракитов констатирует, что эти методы получили гораздо ранее широкое распространение в экономике и социологии; применяемые в них формальные модели и математические методы могут найти (и уже отчасти находят) применение в исторических исследованиях. "Использование этих методов связано с проблемой методологической и логической трансформации соответствующих понятийных схем, а следовательно, ставит ряд проблем перед исторической эпистемологией"73. Отмечая, что по мере превращения профессионального исторического познания в историческую науку его рациональность постоянно возрастала, А.И.Ракитов приходит к выводу, что наиболее полно она проявлялась в сфере построения специальных методов и вспомогательных исторических дисциплин, где описания гораздо более стандартизованы, чем в традиционной историографии74 .
Об этом писал в 80-х гг. и Б.Н.Миронов, рассматривавший формализацию процесса исследования в качестве важнейшего пути повышения уровня исторического знания и научного статуса истории среди других наук. "На этот путь стало большинство наук, которые начинали, как и история, с интуитивного поиска истины, с беллетристического изложения своих научных результатов. Не заменить, а дополнить здравый смысл, воображение, интуицию, понимание изучаемых исторических событий строгой методикой и процедурой анализа - такая задача стоит перед современным историком75 ". Б.Н.Миронов отмечает несовершенность понятийного аппарата истории, не полное соответствие используемых понятий требованиям, которые предъявляются к научным понятиям: быть по возможности точными, строгими, однозначными для всех исследователей. В то же время следует учитывать, что язык смежных социальных дисциплин ориентирован на современность, его неосторожное использование модернизирует исторический процесс76 . Б.Н.Миронов отмечает еще одно явление, характерное для современного состояния исторической науки и имеющее отношение к ее понятийному аппарату: возникновение и развитие новых вспомогательных дисциплин, таких как историческая демография, историческая психология, клиометрика. По его мнению, следует ожидать, что в ближайшем будущем на стыке истории с другими социальными науками появятся и другие дисциплины. Благодаря этому в историческую науку уже хлынул из других наук поток новых терминов, более общих, абстрактных и строгих, по своему характеру отличных от традиционно исторических понятий. "Это "великое переселение" научных терминов в историческую науку - процесс безусловно прогрессивный - временно приводит к большим затруднениям, так как старые понятия плохо согласуются с новыми - пришельцами из других наук"77 . Выход из этого положения Миронов видит на двух путях: 1) ввести в качестве обязательной процедуры в историческое исследование четкое определение понятий и их эмпирическую и операциональную интерпретацию, как это делается у социологов - это будет способствовать выработке общих для всех историков терминов и категорий; 2) установить связь между понятиями историческими и новыми понятиями, заимствованными из других наук, а затем подвести конкретные исторические термины под более общие и абстрактные понятия других наук. При этом, подчеркивает Б.Н.Миронов, речь должна идти не о случайном заимствовании результатов и методов социологии, а о взаимовыгодном сотрудничестве и интеграции без потери профессионального суверенитета. Так, важнейшие понятия социологии - личность, социальная группа, социальная структура, социальная мобильность, социализация, статус, коммуникация и др. - могут быть использованы в историческом исследовании только при условии внесения в них исторического содержания, установления связи между ними и традиционными историческими понятиями. Тогда резонно ожидать увеличения в исторических исследованиях строго научных результатов и уменьшения субъективизма78 .
Констатируя важность междисциплинарного взаимодействия в современной науке, И.Д.Ковальченко обращал внимание на особую роль общенаучных категорий, таких как система, элемент, структура, функция, информация, энтропия, вероятность, модель. Формирование большинства из них связано с прогрессом современной науки, интенсивным развитием новых ее областей (кибернетика, теория информация, семиотика и др.). И.Д.Ковальченко отмечал важную роль, которую играют общенаучные категории в современном социально-научном познании, и неизбежное возрастание ее в последующем развитии науки, что и обуславливает необходимость более активного их включения в понятийно-категориальный аппарат исторических исследований79 . Он придерживался концепции неограниченной кумулятивности (накопления) исторического знания80 , что отражало конструктивный дух времени доминирования модернистской парадигмы. Думается, известный шведский историк Р.Торстендаль имел основания сказать: "И.Д.Ковальченко был модернистом"81.
Oтметим, что методы формализации и количественного анализа являются важным инструментом применения в исторических исследованиях полидисциплинарных подходов и теорий. Интересный пример такого рода дает синергетика, которая в течение последних двух десятилетий стала, пожалуй, наиболее заметным явлением мировой науки. Так, М.Эмар, говоря о тенденциях современной науки, отмечает: "Это проявилось, в частности, в вытеснении биологии с ее структурами воспроизводства и в возвышении физики, на которую оказала влияние термодинамика. В результате нам (историкам - Л.Б.) пришлось осваивать новые понятия и модели (синергетики - ЛБ), такие как энтропия, диссипация, бифуркация82 ". Это освоение коснулось уже и учебников по методологии истории83 . Синергетика приобретает статус общенаучного подхода, рассматриваемого в качестве наиболее крупного (в концептуальном плане) вклада в формирование современных представлений о явлениях самоорганизации и возникновения качественно новых структур84 . Речь идет не просто о расширении категориального аппарата социально-гуманитарных дисциплин, а и об использовании достаточно универсальных математических моделей, разработанных в рамках теории нелинейных динамических систем и математической теории хаоса. Оказалось, что для историков этот новый полидисциплинарный подход открывает перспективы и для анализа проблемы альтернатив исторического развития 85
В заключение отметим, что внимание сообщества историков-исследователей к возможностям квантификации зависит и от того, какой подход является доминирующим на данном этапе развития исторической науки - генерализирующий или индивидуализирующий. Именно в первом из двух подходов в центр исследовательской программы ставится выявление закономерностей, что связано, как правило, с применением методов формализации и количественного анализа. Влияние указанных подходов, как отмечает И.Н.Ионов, - "величина переменная, изменяющаяся как бы по синусоиде, испытывающая подъемы и спады"86 . Последний из спадов авторитета генерализирующего подхода, пришедшийся на конец ХХ века, И.Н.Ионов связывает с кумулятивным воздействием разочарования в возможностях создания рациональной схемы мировой истории (постпозитивизм) и объективного познания культур прошлого как систем (постструктурализм)87 . Характерно, однако, что последний раздел статьи И.Н.Ионова назван автором оптимистично - "Некоторые предпосылки реализации генерализирующего подхода в новых условиях"88 . В контексте нашего рассмотрения факторов эволюции значения квантитативной истории следует заметить, что роль рационального знания и междисциплинарных подходов в доминировании той или иной методологии исторических исследований также может усиливаться в течение одних периодов и ослабевать в течение других. Это связано с той или иной фазой развития интеллектуальной атмосферы в науке. Так, В.М.Петров пишет о попеременном доминировании в жизни общества то аналитических, то синтетических процессов89 . Сущность первых связана с рационализацией исследования, расчленением воспринимаемого объекта, выделением в нем различных характеристик, последовательной обработкой поступающей ("локальной") информации - наподобие того, как это делает ЭВМ, решающая какую-то вычислительную задачу по вполне определенному алгоритму. Процессы, которые принято называть синтетическими, - это генетически самые древние, "архаические", заключающиеся в целостном восприятии объектов, параллельной обработке сразу всей поступающей информации (глобальной, а не локальной), "вчувствовании" в воспринимаемый объект (а не анализе его)90. Применительно к социально-психологическому "климату" общества в этих работах развита концепция периодического его изменения: на протяжении какого-то отрезка времени доминирует "аналитический" стиль мышления, со свойственной ему рационально- логической окраской, затем он уступает место "синтетическому" стилю, которому присуща эмоционально-интуитивистская окраска, потом снова начинает доминировать "аналитический" стиль и т.п.91 . О периоде таких колебаний есть разные гипотезы; так, В.М.Петров говорит о периодах в 40-50 лет92 . В его работах приводятся кривые эволюции социально-политического климата в России, на которых отчетливы видны периоды доминирования аналитического начала (шестидесятые годы XVIII в., два первых десятилетия XIX в., шестидесятые годы XIX в., десятые-двадцатые и 60-е годы ХХ в.), и, наоборот, синтетического начала (30-е и 90-е годы XVIII в., 30-40-е годы XIX в., конец XIX - начало XX вв., 30-е-50-е годы ХХ в.)93. В соответствии с предложенной схемой, сейчас мы находимся в преддверии новой аналитической волны, признаки которой должны обозначиться в самом начале XXI века94. А это значит - в преддверии подъема роли рационального знания, междисциплинарных исследований, расширяющих перспективы квантитативной истории95 . Об этой тенденции можно судить и по возросшей активности публикаций в ведущих журналах квантитативной истории - "Historical Methods" (США), "Histoire et Mesure" (Франция), "Historische Sozialforschung" (ФРГ). Их анализ - тема следующей публикации.
1 Федотова В.Г. Методология истории сегодня .. Новая и новейшая история, 1996. ї6. С.61.
2 Недавно такой анализ был проведен К.В.Хвостовой. См.: Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997.
3 Iggers G.G. Historiography in the Twentieth Century. From Scientific Objectivity to the Postmodern Challenge. Wesleyan University Press, Hanover, 1997. Р.2.
4 О второй тенденции, связанной с "лингвистическим поворотом", речь пойдет ниже.
5 Там же, с.44.
6 Le Roy Ladurie, E. The Territory of the Historian. Chicago, 1979. P.15.
7 Barroclough, G. Main trends in History. New York, 1979. P.89.
8 Один из наиболее известных американских проектов 70-х годов, реализованных в русле этого направления, был посвящен социальной истории Филадельфии ("Philadelphia Social Science History Project"). В результате этого проекта была создана огромная база данных, вместившая сведения о всех жителях этого города на основе нескольких городских переписей XIX в. Компьютерный анализ этих данных позволил получить точную картину социальной мобильности населения крупного американского города - как во временном, так и в пространственном аспектах. Об этом см., напр.: Бородкин Л.И., Селунская Н.Б. Методы изучения социальной истории в американской историографии (по поводу "Проекта социальной истории Филадельфии")//История СССР, 1978, ї2.
9 Chaunu, P. Histoire quantitative, histoire serielle. Paris, 1978.
10 Во Франции исследования в этом русле, получившие название "histoire serielle", были ориентированы, как правило, на анализ временных рядов большой длительности из области социальной и экономической истории (а затем - и в исследованиях по истории ментальности).
11 Le Roy Ladurie, E. Peasants of Languedoc. Urbana, 1974.
12 Chaunu, P et al. Ls Mort a Paris. Paris, 1978; Vovelle, M. Piete baroque et dechristianisation. Paris, 1973.
13 Best, H. and Schroeder, W.H. Quantitative Historical Social Research: The German Experience//Quantitative History of Society and Economy: Some International Studies. Ed. K.Jarausch and W.H.Schroeder. Koeln, 1987, p.34. См. также: Бородкин Л.И. Квантификация в исследованиях немецких историков: школа "Historische Sozialforschung"//Методология современных гуманитарных исследований: человек и компьютер. Донецк, 1991.
14 Best, H. Technology or Methodology? Quantitative Historical Social Research in Germany. In: Computers and the Humanities. V.25, 1991.
15 См., напр.: Iggers G.G. Указ. соч. Гл. 5-7.
16 Подробнее об институционализации советской школы квантификации см., напр.: Бородкин Л.И. "И.Д.Ковальченко и отечественная школа квантитативной истории"//Материалы научных чтений, посвященных памяти академика И.Д.Ковальченко. М., 1997.
17 Ковальченко И.Д. О применении математических методов при анализе историко-статистических данных//История СССР, 1964, N 1; Ковальченко И.Д., Устинов В.А. О применении ЭВМ для обработки историко- статистических данных//Вопросы истории, 1964, N 5.
18 Первая лаборатория по применению математических методов и ЭВМ в исторических исследованиях была открыта в 1971 г. в Институте истории СССР АН СССР; первым ее заведующим был Л.В.Милов, штат состоял из 12 научных сотрудников - историков и математиков.
19 См.: Ковальченко И.Д., Бородкин Л.И. Современные методы анализа исторических источников с помощью ЭВМ. М., МГУ, 1987.
20 Soviet Quantitative History. Ed. by Don K. Rowney. SAGE Publications. Beverly Hills/London/New Delhi. 1984; Quantitative Studies in Agrarian History. Ed. by M.Rothstein and D.Field. Iowa State University Press/Ames, 1993; The Russian Review, 47 (October, 1988). Количественные методы в советской и американской историографии/Отв. ред. И.Д.Ковальченко, В.А.Тишков. М., Наука, 1983; Аграрная эволюция России и США в XIX - начале XX века. Материалы советско-американских симпозиумов/Отв. ред. И.Д.Ковальченко, В.А.Тишков. М., 1991.
21 Historische Sozialforschung. Vol.16 (1991), 2.
22 См., напр.: Jarausch K.H. The International Dimension of Quantitative History: Some Introductory Reflections. In: Social Science History. 1984. Vol. 8, p. 115-136; . Jarausch K.H. (Inter)national Styles of Quantitative History. In: Historical Methods. 1985. Vol. 18. ї 1, p. 13-19; Rowney D.K. Soviet Quantitative History. In: Soviet Quantitative History. Ed. by D.K.Rowney. Beverly Hills/London/New Delhi. 1984, p. 11-27; Gatrell P. and Lewis R. Russian and Soviet economic history. In: Economic History Review, XLV. 1992. ї 4, p. 743-754; Best H. and Schroeder W. Quantitative Historical Research: The German Experience. In: Quntitative History of Society and Economy: Some International Studies.. Historisch Sozialwissenschaftliche Forschungen, 21. K.Jarausch and W.Schroeder (eds.), 1987, p. 31.
23 Jarausch K.H. (Inter)national Styles of Quantitative History. In: Historical Methods. 1985. Vol. 18. ї 1, p.17.
24 Rowney D.K. Op.cit. p. 11-12.
25 Там же, с.22-23. Это наблюдение отмечается также и в упомянутой выше статье К.Ярауша (с.15).
26 Там же, с.25. В этой связи представляется уместным привести цитату из статьи американского историка Т.Рабба, который, характеризуя состояние историографии в США, пишет о "спросе на разнообразную и исключительно сопереживающую историю... Дает себя знать старая любовь к неопределенностям, полуправдам, к индивидуальному и экзистенциальному пониманию, характерному для западной культуры конца XX века...Понимание при этом мыслится как нечто интуитивное, неконкретное и независимое от конкретного доказательства". См.: Рабб Т.К. Развитие квантификации в историческом исследовании//Количественные методы в советской и американской историографии, с.74-75.
27 Jarausch K.H. (Inter)national Styles..., p. 15.
28 Там же, с. 18.
29 Проблема адекватного сочетания профессиональных знаний историков и математиков начала обсуждаться более 25 лет назад. По-видимому, впервые об этом всерьез говорилось в выступлении И.Д.Ковальченко на симпозиуме по актуальным проблемам источниковедения в 1972 г. См.: Материалы симпозиума по актуальным проблемам источниковедения (Таллин, 1972)//Источниковедение отечественной истории. М., Наука, 1977, с. 258.
30 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., Наука, 1987, с. 324.
31 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования.М., Наука, 1987.
32 Хекстер Дж. История, социальные науки и применение математики. Препринт доклада, представленного на V Международном конгрессе по экономической истории. Ленинград, 1970, с. 15.
33 Ковальченко И.Д. Применение количественных методов и ЭВМ в исторических исследованиях//Вопросы истории. 1984. No. 9.
34 См.: Искендеров А.А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории, 1996, No.4, с.19.
35 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования, с. 299.
36 Там же, с. 322.
37 Iggers, G. Указ. соч., с.6.
38 Там же, с.11, 15.
39 Джойс П. Конец социальной истории// Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 115, 121. (Перевод статьи, опубликованной в журнале "Social History", 20, 1 (1995).
40 Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996, с.204..
41 Ankersmit F.R. Historiography and Postmodernism//History and Theory. Vol.28, 1989. Цит. по: Анкерсмит Ф.Р. Историография и постмодернизм// Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С.157, 158.
42 Там же, с.146, 149.
43 Там же, с.147.
44 Там же, с.159.
45 Там же, с.160.
46 См.: 18th International Congress of Historical Sciences. Actes/Proceedings. Montreal, 1995, p.159-181.
47 Chartier, R. "L'histoire, ou le passe compose": History between Narrative and Knowledge. Ibid, p.174.
48 Iggers, G. Between Fictionality and Objectivity: Seeking the Middle Position. Ibid, p.176.
49 Подробнее о "третьей позиции см.: Репина Л.П. "Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей.Человек в истории. 1996. - М.: Coda, 1996. C. 28-29.
50 Ankersmit F.R. Reply to Professor Zagorin//History and Theory. V.29, 1990, p.281.
51 Derrida J. Of Grammatology. Baltimore, 1976. P.158.
52 Леви Дж. К вопросу о микроистории// Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С.181. (Перевод статьи из сборника: New Perspectives on Historical Writing. Oxford, 1991).
53 Там же, с 180.
54 Гинзбург К. Микроистория: две-три вещи, которые я о ней знаю// Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С.216. (Перевод статьи, опубликованной в журнале Quaderni storici 86. XXIX.ї2. Agosto,1994).
55 Там же, с 217. Здесь речь идет об известной книге К.Гинзбурга "Сыр и черви", в которой реконструируются мысли и поведение фриуланского мельника, жившего в шестнадцатом веке, судимого инквизицией и приговоренного ей к смерти. См.: C.Ginzburg. Il formaggio e i vermi. Torino, 1976.
56 Grendi E. Micro-analisi e storia sociale. In:Quaderni storici, 35, 1977. Pp.506-520. См. также: Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального // Одиссей. Человек в истории. 1966. - М.: Coda, 1996. С.110-127.
57 Джойс П. Указ. соч., с.122.
58 Федотова В.Г. Указ. соч. С.63.
59 Braudel F. Histoire et Sciences Sociales Annales. E.S.C., 1968, oct., p.727.
60 Проф. Морис Эмар - директор Дома наук о человеке (Париж).
61 И.Д.Ковальченко, М.Эмар. К началу выхода нового издания//Исторические записки. Теоретические и методологические проблемы исторических исследований. Вып.1 (119). М., 1995.С.5-6.
62 Эмар М. Образование и научная работа в профессии историка: современные подходы//Исторические записки. Теоретические и методологические проблемы исторических исследований. Вып.1 (119). М., 1995. C.10.
63/A> Там же, с.11.
64 Там же, с.13.
65 Там же, с.15.
66 Там же, с.17.
67 Там же, с. 21-22.
68 Там же, с. 21.
69 Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С.44.
70 Там же, с. 275.
71 Там же, с. 305.
72 Там же.
73 Ракитов А.И. Историческое познание. Системно-гносеологический подход. М., 1982. С.297-298.
74 Там же, с.175.
75 Миронов Б.Н. Историк и социология. Ленинград, "Наука", 1984. С.7.
76 Там же, с.40.
77 Там же, с.41.
78 Там же, с.165-167.
79 Там же, с.197-199. Вопрос о роли общенаучных понятий в исторической науке, присущих и другим гуманитарным и социальным (а в некоторых случаях - и естественным) наукам обсуждает в недавно опубликованной книге К.В.Хвостова, подчеркивая "комплексный, междисциплинарный характер исторического знания". См.: Хвостова К.В., Финн В.К. Указ. соч., с.43.
80 См.: Торстендаль Р. Диалог с академиком И.Д.Ковальченко о характере исторического знания// Материалы научных чтений памяти академика И.Д.Ковальченко. М., 1997. С.42.
81 Там же, с.42. Отметим, что Р.Торстендаль ставит в заслугу И.Д.Ковальченко также и его приверженность историко-сравнительному подходу, компаративным исследованиям, подчеркивая при этом, что "для постмодернистов: этот подход не существует". - Там же, с. 43.
82 Эмар М. Указ. соч., с.21.
83 Так, в словаре терминов учебного пособия, выпущенного в 1996 г. в Минске, дается следующее определение: "Бифуркация - точка ветвления процесса, порождающие новую линию эволюции; термин введен бельгийской школой И.Пригожина". См.: Нечухрин А.Н., Сидорцов В.Н. и др. Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. Минск, 1996. С.222.
84 Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. М., 1994. С.197.
85 Эту проблему в качестве одной из основных на современном этапе развития исторических исследований рассматривает в недавней работе А.Я.Гуревич. См.: Историк конца ХХ века в поисках метода // Одиссей. Человек в истории. 1966. - М.: Coda, 1966.
86 Ионов И.Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. 1966. - М.: Coda, 1966. С. 61.
87 Там же.
88 Там же, с. 74.
89 Петров В.М., Бояджиева Л.Г. Перспективы развития искусства: методы прогнозирования. М., 1996.
90 Там же, с.6. См. также: Маслов С.Ю. Асимметрия познавательных механизмов и ее следствия. - В кн.: Семиотика и информатика, вып. 20.М., 1983, с.3-34. Петров В.М. Эта таинственная цикличность:- В кн: Число и мысль, вып.9. М., 1986, с.86-112.
91 Петров В.М., Бояджиева Л.Г. Указ. соч. С.8.
92 Там же, с.10-11.
93 Там же, с.11.
94 Там же, с.12.
95 Разумеется, этот новый этап подъема "аналитического начала" не будет похож на "структуралистскую волну" 1960-х гг. Так, на наш взгляд, некоторые черты этого этапа будут определяться влиянием "нового нарратива".
Кому всего вышеизложенного мало, плис:
http://abuss.narod.ru/Biblio/kolomijtzev.htm
Коломийцев В.Ф.
К 61 Методология истории (От источника к исследованию). М.: “Российская политическая энциклопедия” (РОССПЭН), 2001. —191 с.
Всего много, большая куча, подробное объяснение всему и вся. Одно пояснение о Поппере. Он писал примерно следующее: всё то, что вновь создано и уже понятно современникам - надо выбрасывать на помойку, потому что для будущих поколений в таком знании нет развития.
|
|
|
|
| Re: О методах исторических исследований [сообщение #28996 является ответом на сообщение #28743] |
вт, 03 мая 2011 17:18 |
Tkachenko
Сообщений: 3031
Зарегистрирован: июля 2010
Географическое положение: Russia, St.Peterburg
|
|
|
|
В этой связи П.Джойс, один из ведущих английских историков - постмодернистов пишет о проблеме постмодернизма и "лингвистическом повороте" в социальной истории, о повышении внимания к герменевтике и семиотике39 .Отказ от европейской традиции рационализма, связанной во многом с эпохой Просвещения, сомнение в достоверности научного познания приводят постмодернистов к убеждению, что наиболее адекватное познание действительности доступно не на путях развития методологии естественнонаучного и точного знания или традиционной философии, опирающейся на систематически формализованный понятийный аппарат логики; приоритет отдается интуитивному "поэтическому мышлению" с его ассоциативностью, образностью, метафоричностью и мгновенными откровениями инсайта40. - это крайне любопытная точка зрения, но полностью согласиться с П.Джойсом вряд ли смогу. Ведь я не призываю историю заменить литературой, но дополнить арсенал инструментов историка. Возможно даже не интуицией, а скорее использовать её как один из камней в фундаменте будущего исторического исследования.
С чего бы вдруг "Иванов" увлёкся исследованием в области истории, да той же крепости Кронштадт?
Разве это увлечение, переросшее затем в серьёзное изучение объекта происходит из холодно рационального? Очень сомневаюсь.
Человек поражённый, чаще всего в детские годы, неким историческим памятником (следовательно испытывая эмоции - от восхищения, до любви. И это является первичным посылом в жажде исследования), и по сути своего характера не удовлетворившись кратким историческим сообщением об этом памятнике или событии изложенным, скажем, в учебнике или в той же литературе, пытается погрузится глубже в историю сего памятника. Здесь и может возникнуть различие между профессионалами и любителями (на мой взгляд сие различие весьма условно). Один идёт и поступает в спец. учебное заведение и получает диплом, второй, минуя институт, по той или иной причине, идёт сразу к литературным источникам, а впоследствии к архивным, а то и археологическим. Часто складывая источники для более точного анализа.
Полагаю, наиболее продуктивным методом исследования будет синтез, причём каждый объект требует индивидуального подхода, наличие неких пропорций в соотношении инструментов будущего исследования, в зависимости от того, что собой представляет сам предмет исследования. Одно дело архитектурный памятник или литературный. Совершенно другое - некое событие в истории, вызвавшее противоречивые результаты предшествующих поколений историков.
Мне кажется, и поправьте, ежели ошибаюсь, что страстная попытка разграничить историков по неким, часто искусственно обозначенным, школам таит в себе опасность ухода от реального изучения истории, и акцентирования внимания на, опять тех же, рамках методологии, той или иной школы.
Синтез же школ, позволяет более гибко подходить к вопросам исторических исследований.
Уважаемая Frau, не могли бы Вы на примере одного, хорошо известного, исторического памятника или события показать различия, а возможно и сходство, результатов исторического исследования опирающегося на упомянутые Вами школы. Возможно кратко, и в упрощённой форме, для большей наглядности.
[Обновления: вт, 03 мая 2011 17:20] Известить модератора |
|
|
|
| Re: О методах исторических исследований [сообщение #29008 является ответом на сообщение #28982] |
вт, 03 мая 2011 20:22 |
ж-939-ж
Сообщений: 1463
Зарегистрирован: ноября 2009
Географическое положение: Russland
|
|
|
|
| miall писал вт, 03 мая 2011 11:54 |
| Frau писал(а) вт, 03 мая 2011 01:54 |
У кого будут вопросы .... - просим задавать немедленно
|
Это все сначала прочитать внимательно и переварить нужно; быстро (а тем более немедленно) при всем желании не получится...
|
Вот на том и порешим. Вопросы будем рассматривать тогда, когда выяснится, что народ ознакомился и усвоил предложенный материал по методологии.
А, так как на форуме определяющим является модератор, который всегда прав, то, когда он решит, что и сам, и страждущие вполне разобрались в информации, тогда и перейдём к вопросной части.
Переводя язык модераторов на язык Средневековья, можно сказать так: когда Б-г создавал время - он создал его достаточно.
Поясним алгоритм действий:
Первая часть информации в трёх подчастях посвящена изложению методов исторических исследований, то есть, теории.
Во второй части будет продемонстрировано практическое применение методик. Сначала мы рассмотрим методы, которые обнаруживаются у форумчан, исключая оценки этих методов и переходы на личности. Затем, на каком-нибудь лёгком примере (объекте)рассмотрим разницу в исторических подходах при исследовании этого одного примера. Определим достоинства и недостатки методов, если получится.
Потом - каникулы! На которых некоторые по предложенным спискам литературы будут знакомиться с историей во всех её многообразных проявлениях. 
Третья подчасть: поиски точности.
Где можно искать точность? В точных науках. Поэтому философия истории, а это она ищет методы, обратилась к математике и к физике, а математики и физики, занятые в свою очередь идеей всеобщей явленности математических и физических законов в мире - к философии.
Что такое "точность" применительно к методу? Это, во-первых, логическое определение.
Уже упоминалось об опусе "наука самолётопоклонников", автор - физик. Физиков, как и астрономов, в истории и её осмыслении в 20 веке будет достаточно.
Вот пример математического подхода к методу нахождения логического определения: Л. Витгенштейн. ЛОГИКО-ФИЛОСОФСКИЙ ТРАКТАТ.Книга вышла на немецком в 1921 г. и на английском в 1922 г. Кому интересно всё:
http://www.philosophy.ru/library/witt/01/01.html
Некоторое время назад в связи с темой об определениях возник шутливый вопрос: что такое ноги?
Выбранные цитаты из Трактата о правилах построения определения:
"2.014. Объекты содержат возможность всех положений вещей.
2.02331. Или предмет имеет свойства, которых не имеет ни один другой предмет, - тогда -можно просто выделить его из других посредством описания, а затем на него указать; или же имеется много предметов, все свойства которых являются общими для них, - тогда вообще невозможно указать ли одного из этих предметов.
Потому что, если предмет ничем не выделяется, то я не могу его выделить, - ведь в этом случае получилось бы, что он выделяется.
2.033. Форма есть возможность структуры.
2.18. То, что каждый образ, какой бы формы он ни был, должен иметь общим с действительностью, чтобы он вообще мог ее отображать - правильно или ложно, - есть" логическая форма, т. е. форма действительности.
2.181. Если форма отображения является логической формой, то образ называется логическим.
2.182. Каждый образ есть также логический образ. (Напротив, не каждый образ есть, например, пространственный образ.)
2.19. Логический образ может отображать мир.
2.202. Образ изображает возможные положения вещей в логическом пространстве.
2.225. Нет образа, истинного априори.
3. Логический образ фактов есть мысль.
4.002. Человек обладает способностью строить язык, в котором можно выразить любой смысл, не имея представления о том, как и что означает каждое слово, - так же как люди говорят, не зная, как образовывались отдельные звуки.
Разговорный язык есть часть человеческого организма, и он не менее сложен, чем этот организм. Для человека невозможно непосредственно вывести логику языка.
Язык переодевает мысли. И притом так, что по внешней форме этой одежды нельзя заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем не для того, чтобы обнаруживать форму тела. Молчаливые соглашения для понимания разговорного языка чрезмерно усложнены.
4.0031. Вся философия есть "критика языка" (правда, не в смысле Маутнера).
4.112. Цель философии - логическое прояснение мыслей.
Философия не теория, а деятельность.
Философская работа состоит по существу из разъяснений.
Результат философии - не некоторое количество "философских предложений", но прояснение предложений.
Философия должна прояснять и строго разграничивать мысли, которые без этого являются как бы темными и расплывчатыми.
5.156. Таким образом, вероятность есть обобщение. Она включает общее описание формы предложения. Только за неимением достоверности мы нуждаемся в вероятности. Когда мы знаем факт не полностью, но, однако, знаем что-то о его форме.
(Хотя предложение, действительно, может быть не полным образом определенного положения вещей, но оно всегда какой-нибудь полный образ.)
Вероятностное предложение является как бы извлечением из других предложений.
5.4541. Решения логических проблем должны быть простыми, так как они устанавливают стандарт простоты.
5.6. Границы моего языка означают границы моего мира."
Выделенные фразы декларируют, что логическое определение чего-либо включает в себя все возможные варианты проявлений этого чего-либо, это сумма этих проявлений; тождество одному проявлению или другому чему-либо есть неравенство. Например: ноги-это "а", тогда - ноги человека - ч, ноги животных - ж, ноги как часть тела - т и т.п. Тогда: а=ч+ж+т; "а" не может равняться только "ч", потому что тогда это не будет "ч", а будет "а". И получится: "ноги - это есть ноги". (Как-то так  )
Пример простенький, но это не суть, математика прочно вошла в философию. Вот ещё примеры трудов:
Математические методы в исторических исследованиях / Под ред. И. Д. Ковальченко. М.: Наука, 1972.
Математическое моделирование исторических процессов / Под ред. Л. И. Бородкина. М., 1996.
Бородкин Л. И. «Порядок из хаоса»: концепции синергетики в методологии исторических исследований // Новая и новейшая история. 2003. № 2.
Малинецкий Г. Г. Теоретическая история и математика // История и Математика: Макроисторическая динамика общества и государства]. М.: КомКнига/УРСС, 2007. С. 7—20.
Проблему хаоса, как упоминал ранее на другой ветке А.П., изучают современные физики. "Период три". Не знаю, что там конкретно. Но, вероятно, по сути то же, что и у философов: поиск погрешностей (неучтённостей) в исходных данных и методах, которые приводят к искажению-отклонению от прогнозируемого "идеального" результата поиска.
Применительно к нашей теме, например:1. почему не удаётся найти Янтарную комнату? 2. как без документов определить, как выглядел разрушенный ныне форт со всеми его изменениями во времени? 3. как отделить дезинформацию от информации во время Второй мировой войны после продолжительного времени и на основе побочной информации и информации об отсутствии и т.д.
Ну, как бы и всё с теорией. Из всего приведённого надо сделать вывод, что методов исторических исследований очень много. До сих пор ведутся споры, что лучше. Идеальный метод не найден.
Какова ценность работы историков-профессионалов и историков-любителей?
Народ, есть замечательная фраза Витгенштейна в его Трактате:
Совокупность всех истинных мыслей есть образ мира.
Ценно истинное знание, а не профессиональное, потому что оно небезупречно, как показывает та же история.
Где-то нашла фразу, она мне понравилась: Ковчег сделал дилетант, а "Титаник" - профессионал.
Прилетел скворец, тут и первой части - конец
|
|
|
|
| Re: О методах исторических исследований [сообщение #29064 является ответом на сообщение #28743] |
ср, 04 мая 2011 17:32 |
Tkachenko
Сообщений: 3031
Зарегистрирован: июля 2010
Географическое положение: Russia, St.Peterburg
|
|
|
|
Который раз убеждаюсь, что методология - полная... (слово забыл), а! Cockня.
В быту мы с bell очень даже ладим, испытываем друг к другу дружеские эмоционале. Спорим. Ну, и что? Спорим, не переходя разумных пределов, чаще соглашаемся.
Заметил, что Форум действует на людей несколько специфически, даже на хорошо и долго знакомых. Полагаю, потому, что собеседники не видят друг друга, не смотрят друг другу в глаза. Достают виртуальные револьверы и пистолеты и начинают ими виртуально размахивать. Во! Видал! Какой у меня могучий "Desert Eagle"! А у тебя пукалка мелкая, уйди с дороги! Я прав, потому что у меня пестик больше 
|
|
|
|
|
|
| Re: О методах исторических исследований [сообщение #29147 является ответом на сообщение #29145] |
пт, 06 мая 2011 18:46 |
ж-939-ж
Сообщений: 1463
Зарегистрирован: ноября 2009
Географическое положение: Russland
|
|
|
|
Народу, уставшему от методологии исторических исследований, выделена отдельная ветка, куда можно "слинять в лес на солнышко жарить шашлыки" и общаться на тему: Мужики, чому утоп "Титаник"?
Мммм, и кажется, что у А.П. - весна, и где-то он не тут
Продолжаем нудно излагать всякие методологические измышлизмы, но временами они бывают очень полезны, хотя бы потому, что уже знаешь, что и как делать не нужно.
В.И. Моисеев. Философия и методология науки
Теоретические методы научного познания.
Индукция в научном познании. Математическая индукция.
В процессе мышления и познания повсеместно используются две процедуры, которых кратко мы уже касались выше, - это индукция и дедукция. Ниже мы остановимся на этих процедурах более подробно. Во-первых, следует отметить, что индукция и дедукция могут выступать в научном познании двояко - как методы и как логические выводы. В качестве методов, они выступают правилами научной деятельности отдельного ученого или целого научного сообщества. В форме логических выводов, эти процедуры выражают себя как правила и нормы мышления - одной из активностей познающего субъекта. Ниже мы в первую очередь дадим характеристику индукции и дедукции как логических выводов, понимая здесь термин "логика" в широком смысле - как единство индуктивной и дедуктивной логики.
Обычно выделяют два основных смысла понятия "индукция": 1) индукция как обобщение (назовем это понимание индукции индукцией-1), 2) индукция как вероятностный вывод (индукция-2). В общем случае эти виды индукции не исключают друг друга, поэтому точнее говорить о следующих трех видах индукции: 1) индукция как обобщение, являющееся достоверным выводом (индукция-1), 2) индукция как обобщение и вероятностный вывод (индукция-12), и 3) индукция как вероятностный вывод, не являющийся обобщением (индукция-2).
Ниже мы остановимся на характеристике следующих видов индукции:
- Математическая индукция
- Перечислительная (энумеративная) индукция
- Элиминативная индукция
- Индукция как обратная дедукция
- Аналогия
- Логическая индукция
Это вид индукции-1, т.е. индукция как обобщение, являющаяся достоверным (не вероятностным) выводом. Степень достоверности этого вида вывода казалась ряду мыслителей столь значительной, что предлагалось даже рассматривать математическую индукцию как одну из аксиом формальной логики.
Самым простым видом математической индукции является индукция на множестве натуральных чисел. Предположим, что нам нужно доказать, что все натуральные числа, т.е. числа 1, 2, 3, 4, ... , обладают некоторым свойством Р. Чтобы доказать это, мы, согласно аксиоме математической индукции, должны доказать следующее:
1) доказать, что свойство Р верно для единицы 1 (этот шаг носит название базис индукции),
2) предположив, что свойство Р верно для натурального числа k, мы должны на этой основе суметь доказать, что свойство Р верно для числа (k+1) (этот шаг получил название индуктивное предположение).
Если нам удается доказать эти два пункта, то мы можем быть уверены, что свойство Р верно для всех натуральных чисел. В самом деле, в этом случае свойство Р верно для 1. Но если оно верно для 1, то, согласно второму пункту, оно верно для 2. А если верно для 2, то верно и для 3. Если верно для 3, то верно и для 4..., и так далее - верность свойства Р побежит по всей бесконечной цепочке натуральных чисел, охватив их все.
Приведем простой пример применения математической индукции. Пусть, например, нам нужно доказать, что (n+1 > n) - последующее натуральное число больше предыдущего. Для доказательства этого свойства, кроме аксиомы математической индукции, будем использовать две такие аксиомы:
(А1) 2 > 1 - два больше единицы
(А2) Если (n > m) и k - любое натуральное число, то n+k > m+k - прибавление числа к обеим частям неравенства не меняет знака неравенства.
Итак, чтобы теперь доказать, что для любого натурального числа n верно свойство (n+1 > n), мы должны доказать базис индукции и индуктивное предположение:
1) базис индукции мы получим из (n+1 > n) при n=1. Это как раз 2 > 1 - наша первая аксиома (А1).
2) индуктивное предположение выражается, во-первых, в допущении, что для натурального числа k свойство выполнено, т.е. (k+1 > k). Теперь, исходя из этого, нам нужно попытаться доказать, что свойство (n+1 > n) верно для n=k+1. При n=k+1 получим, что (n+1 > n) выглядит как ((k+1)+1 > k+1), т.е. как результат прибавления единицы к обеим частям неравенства (k+1 > k), которое мы считаем верным. Следовательно, верным при этом предположении будет и свойство ((k+1)+1 > k+1), согласно второй аксиоме (А2).
Отсюда, согласно аксиоме математической индукции, мы делаем вывод, что свойство (n+1 > n) верно для любого натурального числа.
При таком применении математической индукции есть ряд тонкостей, которые необходимо иметь в виду.
Во-первых, вывод по индукции в этом случае использует понятие переменной n или k по натуральным числам. Переменная - это особый объект, который представляет собой любой конкретный объект и в то же время ни один из этих объектов в частности. Переменная - это именно переменная, т.е., например, переменная n - это и 1, и 2, и 3, и 4, ..., но в то же время это и не 1, не 2, не 3, не 4, ... . Это общее имя любого натурального числа, обозначающее любое из них, но ни одно в особенности. Переменная замечательна тем, что все то, что мы говорим через переменную, можно сказать о любом конкретном объекте, обозначаемым этой переменной. Например, если верно вообще, что (n+1 > n), то верно, в частности, что (4+1 > 4) или (17+1 > 17). Работая с переменной, мы как бы работаем с тем бесконечно общим, что есть во всех натуральных числах. В этом смысле идея переменной очень важна для научного познания, она как бы концентрирует в себе бесконечность множества индивидуальных объектов. Каждый такой объект, например, числа 1,2,3,..., называются частными значениями переменной. Хотя переменная обобщает нечто во всех своих частных значениях, но сама она продолжает быть обобщенной единичностью - как бы типичным представителем всех индивидуальных объектов. С этой точки зрения переменная не есть и просто общее, но скорее - общая единичность, т.е. общее во всех единичных объектах, но сохраняющая в себе существование как тоже некоторая единичность. Переменная не превращается в общее качество индивидуальных объектов, существующее само по себе и вне этих объектов, как, например, общее качество "быть натуральным числом". Нет, переменная сохраняется как объект вместе с индивидуальными объектами - как объект-общее всех этих частных объектов. Мы как бы вырезаем из всех индивидуальных объектов их общую часть и даем ей существование как самостоятельному единичному объекту наряду с частными объектами - так возникает конструкция переменной, играющая столь важную роль в математике, логике и вообще научном познании.
Во-вторых, следует отличать индуктивное предположение в математической индукции от заключения индукции. Дело в том, что по форме они звучат очень похоже - как допущение некоторого свойства Р для переменной. Но здесь нужно иметь в виду, что в индуктивном предположении мы допускаем верность свойства Р для переменной в условной форме: мы не говорим просто, что Р верно для переменной, мы утверждаем, что если бы Р было верно для переменной, то Р было бы верно и для переменной плюс один. Такая формулировка не есть формулировка самой математической индукции ("Р верно для переменной"), и эту тонкость необходимо иметь в виду, чтобы не считать, что в индукции заложена тавтология.
Теперь общую схему аксиомы математической индукции можно было бы изобразить в следующем виде:
Свойство Р верно для 1
Если свойство Р верно для n, то Р верно для (n+1)
Свойство Р верно для n
Над чертой стоят две посылки - базис и индуктивное предположение. Под чертой - заключение индукции. Мы видим здесь пример обобщения - от верности свойства Р для 1 и условной верности Р для пары "переменная n - переменная (n+1)" мы переходим к безусловной верности свойства Р для переменной, т.е. для любого натурального числа. Это обобщение не несет в себе вероятности, но считается достоверным выводом, подобным выводам в формальной логике. Такая особенность математической индукции связана с особой организацией того множества объектов - натуральных чисел, - на которых индукция осуществляется. Это множество линейно упорядочено, все объекты здесь выстроены в бесконечную цепочку, что и позволяет, благодаря такой регулярности, усилить индуктивные средства и добиться более надежного вывода о свойствах всех объектов бесконечного множества на основании поведения части этих объектов. Кроме того, как мы видели, важнейшую роль в индуктивном выводе играет понятие переменной как объективированного общего всех частных объектов.
В общем случае математическая индукция может использоваться не только на натуральных числах, но и на других множествах объектов, которые в этом случае носят название индуктивных множеств. Но во всех этих случаях присутствуют те же принципиальные моменты - базис и индуктивное предположение, иерархическая организация индуктивного множества, использование переменных и т.д., - которые возникают уже в простейшем случае на множестве натуральных чисел.
Выше мы уже рассматривали примеры этого вида индукции. Как отмечалось ранее, в индуктивном выводе мыслитель имеет дело с некоторым классом объектов. Этот класс содержит обычно очень большое число объектов, которые практически невозможно все исследовать. Далее обнаруживается, что некоторое конечное число объектов обладает некоторым свойством Р. На этом основании исследователь может с некоторой вероятностью предполагать, что свойство Р выполняется для всех объектов класса. Получаем следующую общую форму перечислительной индукции:
1-й объект о1 класса К обладает свойством Р
2-й объект о2 класса К обладает свойством Р
...
n-й объект оn класса К обладает свойством Р
Все объекты класса К обладают свойством Р
Утверждения над чертой - посылки индукции, под чертой - индуктивное заключение. Обозначим множество всех объектов {о1, о2,..., оn} через F. Множество F в общем случае является частью всего класса К. Здесь различают два следующих случая:
1) Класс всех объектов К исчерпывается множеством F, т.е. в посылках мы проверили обладание свойством Р для всех объектов класса К. Например, мы утверждаем свойство "быть младше 20 лет" для всех учеников некоторого класса. Если в классе, допустим, 17 человек, то для каждого из них мы можем определить возраст, установив, что он меньше 20 лет, а затем перейти к выводу "Все ученики класса младше 20 лет". Такой вид перечислительной индукции называется полной перечислительной индукцией, поскольку множество F здесь полностью исчерпывает собою исследуемый класс К. Это вид индукции является переходом от частного к общему, но не является вероятностным выводом, т.е. является индукцией-1.
2) Класс всех объектов К не исчерпывается множеством F, например, К может быть бесконечным множеством, в то время как множество F всегда содержит только конечное число элементов. Этот вид индукции называется поэтому неполной перечислительной индукцией. Здесь мы уже совершаем скачок в мышлении, переходя от выполнения свойства Р на части класса К к выполнению этого свойства на целом классе К. Из-за такого скачка возможны ошибки, когда в оставшейся от F части К может найтись объект, который еще не проверен нами на обладание совйства Р и на самом деле таким свойством не обладает. Например, вы стоите на остановке и ждете автобуса № 3. В первый раз подошел автобус № 2 (Автобус № 3 не подошел в момент t1), затем подошел автобус № 7 (Автобус № 3 не подошел в момент t2), затем - № 1А (Автобус № 3 не подошел в момент t3). В отчаянии вы уже готовы сделать индуктивный вывод "Автобус № 3 никогда не подойдет" (здесь в качестве объектов выступают моменты времени), и вдруг радостно замечаете, что из-за поворота наконец показался ваш долгожданный автобус № 3. Поэтому неполная перечислительная индукция - это в общем случае только вероятностный вывод. Но это несомненно обобщение, так что в целом получаем этот вид индукции как индукцию-12. Именно неполная перечислительная индукция представляет из себя наиболее типичный пример индуктивного вывода. Она, в свою очередь, может быть разделена на популярную и научную индукцию.
2.1) популярная неполная перечислительная индукция. Представляет из себя случай неполной перечислительной индукции, когда для обоснования индуктивного вывода не привлекается никаких дополнительных и серьезных аргументов. Обычно этот вид обобщения делается поспешно, под влиянием эмоций и в рамках обыденной жизни человека (подобно выводу "Автобус № 3 никогда не подойдет"), почему и носит название "популярной индукции".
2.1) научная неполная перечислительная индукция. Это, наоборот, случай неполной перечислительной индукции, когда привлекаются те или иные дополнительные средства обоснования индуктивного вывода из арсенала определенной научной теории. Например, биолог, изучая брачное поведение нескольких пар птиц, может обобщить свои наблюдения на все пары данного вида птиц. В этом случае в биологии используется гипотеза об однородности поведения всех особей одного вида, например, на основе анатомического и физиологического сходства этих особей. Здесь обобщение производится уже не столь произвольно, как в популярной индукции, но подкрепляется дополнительными научными средствами.
Оставшиеся виды индукции также представляют из себя случаи неполной перечислительной индукции, использующие те или иные средства своего дополнительного обоснования. В этом смысле они вполне могли бы быть рассмотрены как подвиды научной индукции, но обычно их рассматривают отдельно, в связи с типичностью и самостоятельной выделенностью используемых в них дополнительных методов обоснования индукции.
Это вид неполной перечислительной индукции, в которой дополнительно используются попытки обоснования или опровержения ряда дедуктивных следствий нашего индуктивного заключения. Например, мы делаем индуктивное заключение, что "У всех больных гриппом болезнь вызвана вирусом гриппа". Кроме прямой проверки этого заключения в посылках индуктивного вывода
У 1-го человека б1 класса больных гриппом Г болезнь вызвана вирусом гриппа
У 2-го человека б2 класса больных гриппом Г болезнь вызвана вирусом гриппа
...
У n-го человека бn класса больных гриппом Г болезнь вызвана вирусом гриппа
У всех больных гриппом болезнь вызвана вирусом гриппа
здесь могут дополнительно привлекаться методы опровержения заключения. Заметим, что заключение может быть записано в нашем примере в условной форме
"Если человек болен гриппом (Р), то у человека болезнь вызвана вирусом гриппа (Q)"
Здесь свойство Р - свойство "быть больным гриппом", свойство Q - "обладать болезнью, вызванной вирусом гриппа". Поэтому индуктивное заключение может быть записано в такой общей форме:
Если человек обладает свойством Р, то человек обладает свойством Q, или еще короче:
Если Р(ч), то Q(ч),
где Р(ч) - человек обладает свойством Р,
Q(ч) - человек обладает свойством Q.
Из утверждения "Если Р(ч), то Q(ч)", согласно законам логики, вытекает инвертированное утверждение "Если не верно, что Q(ч), то не верно, что Р(ч)", т.е. в нашем случае это утверждение "Если болезнь не вызвана вирусом гриппа, то это не грипп (по симптомам)". Поэтому мы можем использовать дополнительную индукцию для обоснования нашей первоначальной индукции. Это будет индукция вида:
У 1-го человека б1 класса больных, чья болезнь не вызвана вирусом гриппа , нет клиники гриппа
У 2-го человека б2 класса больных, чья болезнь не вызвана вирусом гриппа , нет клиники гриппа ...
У n-го человека бn класса больных, чья болезнь не вызвана вирусом гриппа , нет клиники гриппа
У всех больных, чья болезнь не вызвана вирусом гриппа, нет клиники гриппа
Чтобы опровергнуть утверждение "Если Р(ч), то Q(ч)", достаточно найти хотя бы одного такого человека ч0, что он будет болен гриппом (Р(ч0)), но в то же время будет доказано, что его болезнь не будет вызвана вирусом гриппа (не верно, что Q(ч0)). Такой случай носит название контрпримера для утверждения "Если Р(ч), то Q(ч)". Если контрпример будет найден и доказан, то утверждение "Если Р(ч), то Q(ч)" уже не может быть верным и должно быть отброшено - элиминировано. Поэтому мы можем пытаться не только прямо подтвердить наше индуктивное заключение, но и поискать контрпримеры к нему. Если мы не найдем таких контрпримеров, то индуктивное заключение получит дополнительное подкрепление (кроме того, практически может оказаться, что обоснование примера "Если Р(ч), то Q(ч)" сложнее, чем неподтверждение контрпримера "Р(ч0) и не верно, что Q(ч0)").
Единство неполной перечислительной индукции вместе с дополнительной индукцией инвертированных следствий (типа "Если не верно, что Q(ч), то не верно, что Р(ч)") или невозможностью найти контрпримеры (типа "Р(ч0) и не верно, что Q(ч0)") для основной индуктивной гипотезы (типа "Если Р(ч), то Q(ч)") и получило название "элиминативной индукции", в связи с широким применением приемов отрицания и элиминации в этой методике обоснования индуктивного заключения.
С перечислительной индукцией вида
Р(а1)
Р(а2)
...
Р(аn)
где а - какое-то частное значение переменной х. С точки зрения такого вывода индукция выглядит как переворачивание дедуктивного вывода, или - как обратная дедукция. Возможны случаи, когда индуктивный вывод дополнительно подкрепляется соответствующей ему обратной дедукцией. Правда, здесь может возникнуть вопрос: какой смысл состоит в том, чтобы сначала двигаться в мысли в одном направлении, а затем в прямо противоположном ? Ответ заключается в том, что движение в обратной дедукции может отличаться от просто противоположного направления движения в индукции в том случае, когда происходит возврат к таким частным значениям а, которых не было среди а1, а2, ..., аn. Например, Иоганн Кеплер мог бы использовать индукцию как обратную дедукцию, воспользовавшись наблюдениями Тихо Браге о движении планет и предположив, что планеты движутся по эллипсам. Рассуждения Кеплера в этом случае можно было бы представить, например, так.
Сначала множество частных наблюдений из таблиц Тихо Браге приводят к возникновению у Кеплера индуктивной догадки об эллиптичности планетарных орбит. Таблицы дают посылки индукции в форме утверждений "в момент времени t планета П находилась в месте пространства s". Точнее индукция могла бы выглядеть так:
В момент времени t1 планета П находилась в точке эллипса s1
В момент времени t2 планета П находилась в точке эллипса s2
...
В момент времени tn планета П находилась в точке эллипса sn
В любой момент времени t планета П находится в точке эллипса s(t)
Здесь происходит обобщение и по моментам времени t и по точкам пространства s. Поэтому в качестве объектов, по которым проводится обобщение, здесь выступают пространственно-временные координаты (s,t) положения планеты. От отдельных координат (s1,t1), (s2,t2), ..., (sn,tn) в этом случае происходит переход к бесконечному множеству координат (s,t), где s - переменная, пробегающая все точки эллипса, t - переменная времени, пробегающая все моменты времени. Затем Кеплер мог обернуть индукцию, используя дедуктивный вывод
В любой момент времени t планета П находится в точке эллипса s(t)
В момент времени t* планета П находится в точке эллипса s*
И точка s* может в этом случае отличаться от всех имеющихся в посылках индукции точек s1, s2, ..., sn. Можно было бы проверить этот вывод в реальном наблюдении, и, если это наблюдение подтвердится, то мы получим дополнительное обоснование индукции.
Заметим, что в этом случае точка s* не могла бы быть получена из таблиц, в которых было фиксировано некоторое конечное число наблюдений. Поэтому индукция как обратная индукция обычно применяется и имеет смысл в тех случаях, когда первоначальное множество объектов, фигурирующих в посылках индукции, по тем или иным причинам ограничено, и обращение индукции позволяет здесь расширить это множество объектов, дополнительно подкрепив индукцию.
В случае вывода по аналогии обычно даны два объекта и множество свойств (в отличие от перечислительной индукции, где дано одно или два свойства и множество объектов). Можно сказать, что перечислительная индукция - это обобщение по объектам, когда фиксируются свойства и изменяется множество объектов, а аналогия - обобщение по свойствам, когда, наоборот, фиксируются объекты и меняется множество свойств.
Рассмотрим следующий пример аналогии. Человек утверждает, что на Марсе есть жизнь, поскольку на Марсе, как и на Земле, есть атмосфера, вода, близкие к земным значения температур и силы тяжести. Такой вывод можно было бы представить следующим образом. Обозначим суждения
"Земля обладает атмосферой" - как А(з)
"На Земле есть вода" - как В(з)
"На Земле перепад температур в пределах (Т" - как Т(з)
"На Земле перепад силы тяжести в пределах (F" - как F(з)
"На Земле есть жизнь" - как Ж(з)
"Марс обладает атмосферой" - как А(м)
"На Марсе есть вода" - как В(м)
"На Марсе перепад температур в пределах (Т" - как Т(м)
"На Марсе перепад силы тяжести в пределах (F" - как F(м)
"На Марсе есть жизнь" - как Ж(м)
Тогда вывод по аналогии может быть представлен в следующей форме:
А(з), В(з), Т(з), F(з), Ж(з)
А(м), В(м), Т(м), F(м)
Ж(м)
Вывод по аналогии в общем случае может быть представлен в такой символической форме: есть два объекта о1 и о2, и множество свойств Р1, Р2, ..., Рn, Pn+1; в посылках устанавливается, что объект о1 обладает всеми этими свойствами, а объект о2 - первыми n свойствами. Тогда делается вывод, что о2 обладает и (n+1)-м свойством. Таким образом, получим:
Р1(о1), Р2(о1), ..., Рn(о1), Рn+1(о1)
Р1(о2), Р2(о2), ..., Рn(о2)
Рn+1(о2)
Как и неполная перечислительная индукция, аналогия является вероятностным выводом, т.е. мы только с какой-то вероятностью можем предполагать наличие у второго объекта свойства Pn+1. Так же как и в случае неполной перечислительной индукции, можно было бы говорить о популярной и научной аналогии, в зависимости от того, подкрепляется ли аналогия какими-то дополнительными обоснованиями, или нет. Обычно дополнительное обоснование вывода по аналогии предполагает обоснование некоторой связи между свойствами Р1, Р2, ..., Рn и свойством Pn+1. Например, наличие жизни на планете с высокой вероятностью вытекает из определенных условий на этой планете (наличия атмосферы, воды и т.д.) в рамках абиогенной теории происхождения жизни, т.е. в предположении, что в результате различных метеорологических процессов в атмосфере могли синтезироваться органические соединения и возникнуть простейшие формы жизни.
Заканчивая этот раздел, посвященный индукции и ее видам, хотелось бы отметить, что проблема индукции как особой мыслительной операции до сих пор таит в себе множество неясностей и неоднозначностей. Некоторые философы, как например английский философ Карл Поппер, вообще отрицали индукцию как прием и метод научного познания. По-видимому, дело здесь в большом значении дополнительных методов обоснования, необходимых для полноценного использования индукции. Как мы видели, сама по себе индукция в чистом виде - в форме популярной индукции - вряд ли носит научный характер и всегда так или иначе должна подкрепляться еще чем-то. Необходимость в такого рода дополнительных подкреплениях индуктивного вывода и малая ясность общей логики их использования, по-видимому, и порождает повышенную проблемность индукции как логического вывода сравнительно с выводом дедуктивным.
Для иллюстрации проблемности даже, казалось бы, такого наиболее обоснованного ее вида, как математическая индукция, проинтерпретируем в ее терминах так называемый "парадокс лысого", известный еще со времен античной науки и философии.
Допустим, есть некий лысый человек, который применяет настолько замечательное лекарство против облысения, что оно каждый день прибавляет к его лысине по одному волосу. Перестанет ли в этом случае человек быть когда-нибудь лысым? Кажется, что да. Если прибавлять каждый день по одному волосу, то рано или поздно лысина исчезнет и человек перестанет быть лысым. Но попробуем сформулировать это утверждение в форме математической индукции.
Пусть свойство Р - свойство "быть видимо лысым". Тогда Р(ч) есть утверждение "человек (ч) видимо лысый", т.е. лысый, если смотреть на его голову обычными глазами с некоторого расстояния. Пусть далее n - человек с числом волос на голове, равных числу n, которое добавилось к первоначальной лысине человека спустя n дней. Здесь мы можем доказать следующее:
1. Базис индукции: Р(1) - человек с одним волосом на голове видимо лыс. Это кажется очевидным.
2. Индуктивное предположение: пусть будет верно, что P(n), т.е., что человек с n числом волос на голове видимо лыс. Тогда ясно, что добавление одного волоса не сделает в этом случае человека видимо не лысым, т.е. верным будет и P(n+1). Следовательно, если P(n), то P(n+1) - мы доказываем индуктивное предположение.
Теперь, если мы принимаем аксиому математической индукции, мы обязаны сделать вывод: для любого n верно P(n), т.е. человек будет видимо лысым при любом числе волос у него на голове, что явно представляет из себя нелепицу!
Проблема здесь состоит в том, что состояние "быть видимо лысым" определяется особым состоянием количества - зрительно воспринимаемым числом волос, которое проявляет неоднозначные свойства, не вполне вписывающиеся в поведение обычных чисел.
В процессе прибавления волос и зрительного восприятия их массы есть некоторый момент, когда количество волос вот-вот готово появиться как некоторый зрительный образ, но еще таковым не является. Для простоты предположим, что таким свойством обладает некоторое конкретное число волос m. Тогда результат прибавления одного волоса к этому множеству начнет себя вести уже своеобразно. Число волос (m+1) будет готово впервые стать видимым, если его рассматривать с точки зрения одного волоса. В то же время это число волос зрительно не отличимо от числа волос m. Получается, что одно и то же число (m+1) может оцениваться как бы из двух точек отсчета - единицы и предшествующего числа m. Чтобы выразить различие этих состояний, обозначим через n(k число n, рассматриваемое с точки зрения числа k (это число n, получаемое из числа k умножением на величину (n/k)). Тогда число (m+1) предстает в двух своих ипостасях - как (m+1)(1 (с точки зрения единицы) и как (m+1)(m (с точки зрения предшествующего числа). В первой ипостаси число волос (m+1) готово стать видимым. Если через В обозначить свойство видимости, то В((m+1)(1). Во второй ипостаси число волос (m+1)(m не отличается от числа волос m, которое невидимо, т.е. неВ(m). Это приводит к невидимости и (m+1)(m, т.е. неВ((m+1)(m). Итак, получаем, что число волос (m+1) в разных своих состояниях обладает противоположными свойствами - видимостью и невидимостью. Так можно пытаться использовать более сложные - относительные, или ипостасные, - сотояния количества (чисел). С этой точки зрения можно различать два вида математической индукции:
1. Безусловная математическая индукция. Формулируется для чисел, данных в состояниях n(1. В таких состояниях числа рассматриваются относительно единицы, т.е. как бы с абсолютной (безусловной) точки зрения. Аксиома математической индукции приобретет такой вид:
Свойство Р верно для 1(1
Если свойство Р верно для n(1, то Р верно для (n+1)(1
Свойство Р верно для любого n(1
2. Условная математическая индукция. Этот вид индукции предполагает использование относительных (условных) состояний чисел n(k, где k>1. Схема этой индукции может иметь, по-видимому, не единственный вид. Например, такой:
Свойство Р верно для 1(1
Если свойство Р верно для n(1, то Р верно для (n+1)(n или не верно для (n+1)(1
Найдется такое m, что свойство Р верно для любого n, где n ? m
В этом виде индукции мы уже не можем утверждать свойство Р для всех натуральных чисел, но только для некоторого начального отрезка множества натуральных чисел. Именно такого рода индукция необходима для разрешения парадокса лысого. Главное отличие ее будет состоять в более тонком и сложном представлении индуктивного предположения. Парадокс лысого может быть теперь представлен следующим образом:
1. Базис индукции: Р(1(1) - человек с одним волосом на голове видимо лыс.
2. Индуктивное предположение: пусть будет верно, что P(n(1), т.е., что человек с n числом волос на голове видимо лыс. Тогда может оказаться и так, что n - это то самое пороговое число m, начиная с которого возникает видимость числа волос. В этом случае добавление одного волоса не сделает человека видимо не лысым с точки зрения предшествующего числа волос, т.е. верным будет P((n+1)(n), и в то же время сделает впервые видимо не лысым с точки зрения одного волоса, т.е. неР((n+1)(1). В целом для числа волос n возникнет как бы "мерцание" то в состоянии видимости за счет оценки n с точки зрения абсолютной системы отсчета ("от единицы"), то в состоянии невидимости за счет сравнения с предшествующим числом.
Теперь, если мы принимаем аксиому относительной математической индукции, мы можем сделать лишь тот верный вывод, что человек будет видимо лысым при любом числе волос у него на голове в рамках некоторого начального их числа, не более того.
Видимая противоречивость парадокса лысого, как теперь можно предположить, была связана с неразличением относительных состояний чисел и невозможностью выразить более тонкий процесс зависимости свойства от условных числовых определений. В результате индуктивное предположение относительной индукции оказалось неверно представленным как предположение безусловной индукции, что и привело к противоречию. В общем случае количество подобно цвету, который на одном фоне может сделаться сильнее, на другом - слабее. В количестве есть не только абсолютные, но и относительные определения, вносящие свой вклад в суммарное выражение этого количества.
Уже на этом примере читатель мог убедиться, сколь не проста и далека от своего окончательного разрешения проблема индукции.
|
|
|
|
Переход к форуму:
Текущее время: вс апр #d 02:01:40 MSK 2024
|
Участники
Поиск
F.A.Q.
Регистрация
Вход
Начало
