FORTOVED
Начало » Основной (Main) » Документы и литература  » Воспоминание уч-ника Финской компании.
Воспоминание уч-ника Финской компании. [сообщение #16140] чт, 11 февраля 2010 14:44 Переход к следующему сообщения
ххххххххх
Сообщений: 274
Зарегистрирован: октября 2008
На следующий день, рано утром, по команде мы надели лыжи, и пошли в сторону Финского залива. Вскоре мы уже шли по льду. Лёд был торосистый, на лыжах двигаться было трудно, просто мучительно. Всем было ясно, что на лыжах двигаться нельзя, и ждали какой-нибудь команды. Наконец, прозвучала команда — Сложить лыжи в кучу. Идти стало легко, и мы пошли быстро. От нас уже поднимался пар, все припотели. Захотелось пить. На небольшом привале кто-то умудрился пробить на льду лунку. Из лунки начала выпирать прозрачная вода. Многие начали пить. Я был страшно удивлён — неужели можно пить солёную морскую воду. Мы находились западнее Кронштадта в Финском заливе, ведь это же почти Балтийское море. Я говорю — Как вы её пьёте, она же солёная! Пьют и говорят — Нормальная питьевая вода. Я зачерпнул ладонями, и начал пробовать, оказалось, обычная речная вода. Я не мог найти объяснения. Но потом понял, что это не фокус, а результат влияние реки Невы. Мощный её поток двигался по поверхности Финского залива.

День был пасмурный, кругом только ледяное безмолвие. Нас никто не бомбил. Мы шли с небольшими привалами. Стало понемногу темнеть, а мы всё шли. Внезапно возник тёмный горизонт. Это Финский берег. Просматривался лес и крутой берег, но подниматься по нему можно. И вот, наши ноги уже ступали по берегу.

От сознания того, что мы идём по чужой земле, за границей, находимся в мире капитализма, всё это было так таинственно, необычно. В первые минуты я огромными глазами смотрел на всё, что попадалось на глаза — деревья, какая-то изгородь, кирпичная труба с камином от сгоревшего дома, всё казалось необычным, не нашим. Вскоре этот заграничный туман прошёл, появилась огромная усталость. Захотелось есть и спать. В обычном понятии спать, конечно, было негде. Но спать надо. Наломали еловых веток, нашли где-то охапку соломы, и сделали подобие шалаша. Поели последние остатки сухого пайка, и, прижавшись поближе друг к другу, завалились спать, предварительно составив оружие «в козлы», и выставив часовых. На дворе — 20, мы спали прижавшись друг к другу. Утром проснулись поздно. Было уже светло. Теперь хорошо просматривалась вся заграница. Недалеко в снегу одиноко торчали две трубы от сгоревшего хутора, вокруг — редкие деревья, но дальше виден лес со сломанными верхушками, с расщеплёнными стволами. Тут прошла война.

Насмотревшись на заграницу, мы позавтракали, и, построившись в колонну, гуськом пошли вглубь Финской земли. Шли весь день по глубокому снегу, гуськом, один за другим, делая небольшие привалы. За весь день не встретили ни одного населённого пункта, и даже не видели следов войны, тем более в лесу. Стало темно, а мы всё идём. Наконец, прозвучала команда — Располагаться на ночь. Разрешили разжечь костёр. Вокруг болото. Кругом низкорослые сосенки, ни берёзы, ни соснового сухостоя, чтобы разжечь костёр. Всё-таки нашли выход — на сосенках нижние сучки оказались сухими. Это нас подбодрило, и каждый стал искать что-нибудь для общего костра. И нашли. Кто сухостой, и даже берёзу. Костёр разгорелся на славу — огромный, жаркий. Теперь на костре горёло всё — и сырые ветки, и сырые сосны. Стало тепло, захотелось спать. Сибиряки предложили убрать горячие угли, а на пепел костра наложить побольше сырых веток, и на эту постель лечь спать. И спали, как на русской печи.

Утром проснулись, никто ни обжёгся, ни подгорел. Хотелось есть. От сухого пайка у многих ничего не осталось, но была команда позавтракать, и идти дальше. Так, полуголодные, тем же гуськом пошли в перёд. По колонне прошёл слух — сегодня должны пройти 40 километров, и в большой деревне будет большой отдых — там нас будет ждать обоз с продуктами и с кухней.

Этот слух как бы поставил перед нами определённую задачу — только через 40 километров мы можем пообедать. Поэтому, несмотря на голод, на усталость, надо было заставлять себя идти только вперёд. Вскоре с тропинки мы вышли на большую дорогу, по которой двигались автомашины, груженные ящиками со снарядами, бензином, везли пушки на прицепах, в общем, шёл поток военного снаряжения. С одной из проходящих машин сибиряки стащили два бумажных мешка с сухарями. Эти сухари буквально вдохнули в нас жизнь, в ногах появилась сила, легче стало ими месить снежную кашу транспортной дороги. Здесь следы войны были видны везде — весь лес изуродован снарядами, минами, и выглядит каким-то неестественным кладбищем, по которому пронеслась смерть. То тут, то там стояли, как скелеты, кирпичные трубы от бывших финских домиков, кругом грязный снег.

Целый день мы шли с короткими привалами, большого привала не было. Ноги не шли, а волоклись за собственным внушением — надо идти, надо идти. Шли уже в темноте, а дороге не было конца. Давно уже шли широкой колонной, внезапно часто останавливались, и многие, стоя, засыпали, но колонна начинала двигаться, заснувших толкали, они просыпались и начинали ступать ногами, хотя и продолжали находиться в дремоте. И всё-таки, где-то ночью, свернули немного в сторону, где стояли автомашины, кухни. По колонне передали — привал. Собрались по отделениям, по взводам в кучки, и тут команда — строиться на обед. Поставив оружие «в козла», вытащив из вещмешков котелок с крышкой, пошли к походной кухне. Наконец, мы поели досыта на территории, отвоёванной у Финляндии. Все мы безумно устали, и вдруг команда — Получите палатки, печки. Получив комплект, разгребли снег до земли, начали устанавливать палатки. Никто раньше палаток не устанавливал, но интуиция подсказала, что надо делать. Палатку хорошо обтянули, установили печку-»буржуйку», наломали сучков, зажгли в печке огонь. Стало удивительно тепло. Наломали мелкой хвои, и в палатке стало, как в раю. Заснули все мертвецким сном, и спали до утра, не просыпаясь.

Сквозь сон я услышал весёлую музыку. Подумал, зачем это мне приснилось, но музыка продолжалась, и я понял, что действительно передают музыку. И когда я это понял, то горько удивился. В такое страшное время передавать музыку — да это же кощунство, насмешка. Пока эти мысли проносились в моей голове, весёлые мелодии продолжались, и мне уже стало приятно их слушать, только мысленно продолжал удивляться — откуда лились эти красивые звуки. Я поднял голову, да и другие тоже начали выглядывать палаток, стараясь увидеть, что там такое приехало. Передача шла из фургона, через выставленный наружу репродуктор. Приехала походная, музыкально-просветительная группа на спецавтомашине с музыкальным оборудованием. Знакомые музыкальные мелодии, песни, беспрерывно неслись из громкого репродуктора. Так, внезапно, в кошмарных условиях, мы получили огромное наслаждение от льющейся музыки, как будто мы окунулись в милую, не военную, гражданскую жизнь.

Было уже совсем светло. Все мы выползли из палаток. Перед глазами возникли изуродованные стволы бывших деревьев, как скелеты стояли домашние печные трубы от сгоревших домов. Их было много. Здесь была большая деревня. Вокруг всего этого — сплошные снежные сугробы.

Здесь, в палатках, мы прожили 3 суток. Отошли морально и физически от трудных, холодных и голодных переходов. Постоянно слышалась канонада артиллерийской стрельбы. Поздно ночью нас подняли, приказали разобрать палатки, и сдать их. Накормили ночным обедом, построили по взводам, и, шагом марш. Сразу же повернули в сторону доносившейся артиллерийской стрельбы. Предупредили, чтобы мы не курили, и котелки в мешках не брякали. Идём в полосу боевых действий.

Шли неторопливо по ухабистой снежной дороге, потом свернули на глубокую тропу. Начало светать. Шли в сплошном лесу. Из орудий стреляли справа и слева и впереди нас. Вскоре передние остановились, и мы повзводно собрались в кучку. Кругом лес. Только с одной стороны, за низкими сосенками просматривался какой-то просвет. Стало уже совсем светло. Артиллерийская стрельба резко усилилась. Снаряды летели над нашими головами, но рвались где-то далеко. Мы были уже на войне, но нам пока ничто не угрожало. Наконец, над нами пролетели наши самолёты, на крыльях видны были звёздочки. Поступила команда — вещмешки сложить в кучу. Мы по-прежнему стояли кучкой. Не разговаривали. Прислушивались к беспрерывному свисту летящих снарядов. Внутренне были напряжены, но напряжённость была какой-то торжественной — от той мощи наших пролетающих снарядов и самолётов, но в нас пока никто не стреляет. И, вдруг, пошли разговоры — одного нашего ранило пулей, из второго взвода.

Поступила команда — К бою! Все двинулись в сторону восходящего солнца. Начали двигаться цепочкой между деревьями. Никто не объяснил нам нашей задачи, не сказал, на что мы наступаем. Сказано было только одно негромкое слово командира взвода — «К бою», и всё. Противника мы не видели, но по мере продвижения вперёд голос поющих пуль учащался. Я продвигался от дерева к дереву быстрыми перебежками, и старался не выглядывать из-за дерева. У меня на голове не было каски, и поэтому я испытывал неприятное ощущение, т.к. считал, что опасно без каски подставлять свою голову под пули. В нашем взводе у всех были каски. Но вскоре я заметил торчащую из-под снега каску. Вытащил её, и одел на голову. Тяжесть опасности у меня спала. Теперь, при перебежке, ложась за деревом, я смело просматривал местность впереди себя. Так я себя вёл в первый час при сближении с противником. Двигались мы все цепочкой, недалеко друг от друга, где-то в пределах 3-х — 4-х метров. Пули свистели часто, но уже начали недалеко разрываться снаряды и мины. Появилось новое ощущение — боязнь, что вот-вот рядом грохнет снаряд. Справа и слева стали слышны команды — Вперёд!

Снаряды и мины больше падали справа. Там просматривалось гранитное возвышение, наподобие небольшой сопки. Впереди лес заканчивался, и просматривалась каменистая сопка. И вдруг, левее, в просвете, я увидел лошадей. Это была конная артиллерийская установка. Я мгновенно подумал — лошади не бегут, а стоят. Они же не могут прятаться, а пули свистят постоянно. Снаряды и мины падают впереди и сзади, справа и слева, а лошади стоят. В сознании тут же появляется вывод — не каждая пуля, не каждый снаряд летят в тебя. Ощущение постоянной боязни стало проходить, в сознании постепенно выкристаллизовывалась мысль — будь, что будет. Конечно, напряжение оставалось, но было не постоянным. В зависимости от обстановки оно то возникало, то спадало. И получилось как будто само собой, по формуле — «будь, что будет».

Из леса мы вышли на опушку. Впереди — открытая местность в длину и ширину не меньше километра. Слева, за редкой опушкой с низкорослыми деревцами, просматривалось открытое пространство, подёрнутое сплошной дымкой, прямо — каменистая сопка с редкими деревьями, правее шла полоса сплошного густого леса. На открытой снежной местности появились многочисленные тропинки с двигающимися точками. Это ползла, перебегала пехота, в направлении сопки. Опять прозвучала команда — Вперёд! Люди начали подниматься, и, согнувшись, бегом побежали на открытую поляну, гуськом, друг за другом, по проложенным в снегу тропинкам. Знакомые лица уже затерялись. Так, одного, другого, видишь из своих, и бежишь за ними как за ориентирами. Все двигались по направлению к сопке. Где ползком, где короткими бросками, в зависимости от глубины снега и свиста пуль, взрыва мин, воющих в воздухе. Мы медленно подбирались к сопке, где уже хорошо просматривались каменные глыбы огромных валунов. На нашей тропе потерь не было. Недалеко от сопки перепрыгнули небольшой ручей, проползли между остроугольными валунами из базальта и бетона противотанковых надолбов. Наступление шло медленно, и вот, мы у начала сопки. В глаза бросается сплошной каменный пояс, идущий вокруг сопки. Это траншеи, хода, укрытия, построенные искусственно в естественной среде огромного нагромождения базальтовых глыб каменной сопки. Всем казалось, что это каменное нагромождение будет спасательной защитой от пуль и снарядов. Пули здесь вреда не приносили, снаряды разрывались нечасто, а вот миномётный обстрел доставал свою жертву за каждым камнем, от поражения минами не было никакого спасения. Сопка буквально кишела нашими солдатами. Стоило появиться воющему звуку мины и последующему взрыву — тут же слышались крики о помощи раненых и искалеченных воинов. Крики о помощи неслись справа и слева, спереди и сзади. Продвижение по сопке было ещё медленнее, чем на равнине. Но команда «вперёд» слышалась постоянно. Поэтому, сколько за валуном не лежи, а идти вперёд надо. Наша небольшая группа продвигалась за нашим командиром взвода. Находясь на небольшом расстоянии друг от друга, каждый старался, чтобы не отстать от своих, т.к. в случае ранения свой человек быстро окажет помощь.

Пройдя сопку, мы оказались в небольшой снежной лощине. Снежная тропа глубиной доходила до плеч. Впереди виднелась вторая сопка, усеянная сплошным хаосом валунов. Тут валуны были покрупнее. Некоторые по своим размерам достигали высоты двухэтажного дома. На этой сопке мы падали чаще, но криков о помощи было меньше, т.к. сопка занимала большую площадь, и солдаты могли рассредоточиться. Продвигаясь по сопкам, мы не видели, откуда в нас стреляют, да и противник вёл стрельбу по площадям, не видя конкретно нас. Своими винтовками мы могли поражать противника, а он крошил нас миномётным огнём даже вслепую, т.к. на небольшой площади нас находилось сотни человек. Небольшая группа нашего взвода во главе с командиром взвода, так совместно и продолжала двигаться по сопкам.

К вечеру мы спустились с сопки. Двигались, в основном, ползком, т.к. пули свистели постоянно. Местность была открытой. Начало темнеть, поэтому в деталях рассмотреть что-нибудь впереди было невозможно. Правее, сзади, слышно — гудят танки. Свист пуль усилился. Наш командир взвода скомандовал — Вперёд за мной по одному. Я побежал следом за ним. Он прыгнул в большую воронку. Я за ним, в эту же воронку. Видимо, нас заметили, и свист пуль усилился. Командир сказал — Устанавливай пулемёт, и стреляй по вспышкам впереди. В воронку прыгнули ещё двое наших. Я установил пулемёт, и начал стрелять, целясь в периодически возникающие впереди вспышки. В это время, в нашу воронку не прыгая, а кубарем, скатывается ещё один из нашего взвода. Скатился, и застонал, не поднимаясь. Командир спрашивает — Что с тобой? А это был мой 2-й номер пулемётчика с коробкой дисков, набитых патронами. Он сказал, что его ранило. Куда? В живот. В воронке было уже 7 человек. Командир приказал двоим перевязать раненого, и отправить в тыл. В воронке нас осталось четверо. Стало совсем темно. Вокруг не слышно никаких команд. Мы ещё постреляли какое-то время, и командир сказал — Будем отходить назад по одному. Быстрыми короткими перебежками мы вернулись к подножию сопки. Тут уже стояло несколько наших танков. То тут, то там, пролетали трассирующие пули. Мы старались прижаться около танков от летящих пуль. Но видим, что танкисты вышли из своих танков, и спокойно ходят не пригибаясь. И мы выпрямились. Посоветовались, что делать дальше, в ночь. Командир сказал — Надо подняться на склон сопки, и за камнями провести ночь. Мы втроём поднялись выше, выбрали расщелину между камнями, наломали веток, и, прижавшись спинами друг к другу, уселись за этими камнями. Здесь были Саша Ложкин из Удмуртии, Костя Пунькаев из Магнитогорска, и я. Хотелось есть, хотелось спать. Задремали, заснули. Так, то засыпая, то пробуждаясь, шевеля друг друга, провели морозную ночь начала марта месяца.

Проснулись. Зуб на зуб не попадает. Встретили одного из нашего взвода. Он сказал, что вчера в конце дня приносили продукты. Мы же в это время находились в воронке перед проволочным заграждением, и стреляли по противнику. Прошло уже много времени с утра, и больше никого из наших мы не встретили. Опять стали падать на сопку мины. Тут мы увидели, как артиллеристы подкатили рядом с нами 45 мм. пушку, начали выбирать цель. Увидели впереди какое-то строение, и начали подсчитывать координаты. Сделали несколько выстрелов. И вот уже слышим, над нами завыла первая мина. Артиллеристы покатили пушку книзу, меняя позицию. Мы тоже начали спускаться книзу. Огонь противника усилился. Надо было двигаться.

Я уже был под сопкой, и в это время прозвучала команда — Вперёд, в атаку! Но не видно было, чтобы кто-нибудь вскочил, и побежал вперёд. Я начал смотреть вперёд, чтобы выбрать направление для перебежки. Решил добежать до проволочного заграждения, и залечь там. Как обычно, короткими перебежками, я пробежал метров семьдесят, и залёг в небольшой воронке. Впереди не видно было никаких препятствий, за которыми можно было укрыться от огня. Правда, правее меня, метрах в пятидесяти, я увидел два больших валуна, и невольно подумал — вот где можно укрыться от пуль, и даже от мин. Вновь один из командиров, громко ругаясь матом, начал кричать — Вперёд! Поднимайтесь, вперёд! Я поднялся, и побежал к проволочному заграждению. Во время моей перебежки произошёл взрыв. Момент взрыва я не уловил. Человеку не дано уловить это мгновение. Мозг не успевает зафиксировать этот удар. Через какое-то время я пришёл в сознание. Первое, что я сказал себе — в меня попала мина, жизнь закончилась. Конечно, эти слова пронеслись в мозгу в одно мгновение. И тут же в сознании — выбило глаза, оторвало руки или ноги… Мгновенно открываю один глаз, второй, шевелю пальцами рук — всё на месте. Ощупываю себя всего, нигде боли не ощущаю, но в ушах звенит. В это время слышу сзади голос — Живой? Отвечаю — Да. Ранен? Не знаю. Повернулся на бок, осмотрелся. Вижу, что лежу посреди воронки, с лица капает кровь. Оказалось — на лбу небольшая ссадина. Противогаза на мне нет, поясного ремня на шинели тоже нет, пулемёт валяется на откосе воронки. Подобрал пулемёт, стряхнул с него землю, осмотрелся, прислушался, где-то намного левее кричит кто-то — Вперёд, гады! Вперёд! Много падает мин на опушке сопки. Около меня уже никто не пробегает. Мины начали рваться ближе ко мне. Лежу и думаю — надо продвигаться вперёд, ближе к противнику. Впереди мины не падают. Выбрав направление, побежал короткими перебежками вперёд. Пули где-то близко свистели над головой, и в одной из перебежек внезапно свист пуль превратился в зловещий визг перед моим носом… Я мгновенно падаю, и буквально впиваюсь лицом в снег…и не дышу…пули ещё раз просвистели где-то недалеко, я боялся шевельнутся, чувствовал, что струя пуль летела в меня. Это стреляла финская «кукушка» с дерева, т.к. справа, метрах в двухстах, был сплошной высокий лес. В этом положении я пролежал минут 10. Стрельба по мне прекратилась. Незаметным движением я пытаюсь посмотреть, что делается вокруг меня. Вскоре мимо меня пробежал солдат, затем другой, все бегут под мостик, который был от меня в пятидесяти метрах. Так пробежало ещё несколько человек. Я решил, что и мне можно бежать. Перебежками добежал до мостика, где собралось уже человек двадцать. Надвигался вечер… Я пробежал ещё метров пятьдесят, и залёг в болотной канаве. Дальше никто не бежал.

Никого не было около меня из нашего взвода. Вижу, справа, недалеко друг от друга, стоят маленькие полуразрушенные садовые будочки. Видимо, до войны тут были индивидуальные садовые участки. В одной из этих будочек появился небольшой язычок пламени. Промёрзший и голодный, я невольно стал пробираться на этот огонёк. В почти разрушенной будке с кирпичными стенками, без крыши и дверей, сидели на корточках четверо красноармейцев, и жгли смоляную прядь. Я прислонился к стенке. Почувствовал ощущение тепла. Подошли ещё двое, и стало как-то теплее. Послышался шум моторов танка. Слева из-за мостика, вышли три небольших наших танка. Вот, думаю, кому хорошо — в тепле, пули не берут, и, не успел я до конца порассуждать в этом смысле, как один из танков загорелся, тут же загорелся второй танк. Открывается люк башни, и оттуда вываливаются танкисты, а танки горят. Горели все три танка. Было темновато, и хорошо просматривались горящие танки. Я был ошеломлён гибелью танкистов. Так, до утра, мы, полусидя — полустоя, дремали, засыпали, жгли дощечки, как-то грелись.… Провели ночь.

Наш маленький костёр из-за стенки не просматривался противником, и никто в нас не стрелял. Утром, чуть рассвело, послышалась команда — Вперёд, вперёд! Вижу, наши продвигаются короткими перебежками в сторону редкого леса, к противнику. Я тоже побежал. На глаза попал наш командир роты, он из приписного состава, мужчина лет сорока. Одет в солдатскую форму, никаких командирских знаков отличия у него нет. Поверх фуфайки — солдатский ремень и пистолет в кобуре. Вскакивает, бежит как пуля, и тут же падает. Так и продвигался он вперёд. Я тоже так же побежал в ту же сторону. Смотрю, слева, идёт во весь свой рост, именно не бежит, а идёт с ручным пулемётом солдат нашей роты по фамилии Джамила. Прошёл какое-то расстояние, лёг, через какое-то время опять встал, и снова не спеша, пошёл до нового места.

Из-за низкого кустарника впереди виднелись отдельно стоящие строения из брёвен, барачного типа. Невдалеке просматривалась довольно широкая канава. Видно было, как туда пробегали наши солдаты. Я выждал какое-то время, и, сделав две быстрые короткие перебежки, оказался в этой канаве. Канава была прямой и длинной. Справа и слева лежали штабели пиломатериалов. Их было бесчисленное множество. Видимо, здесь находился финский лесопильный завод. В воздухе постоянно слышался визг пуль, левее в стороне рвались снаряды. То ползком, то на брюхе, мы медленно продвигались по канаве.

Светило мартовское солнышко. И вдруг кто-то сказал — Прекратить стрельбу. Такие команды начали повторяться часто, и с разных сторон, но свист пуль, отдельные разрывы снарядов, продолжались. Я как-то на эти выкрики внутренне не среагировал. Вспомнилось из книг, что иногда, во время войн приостанавливают огонь, чтобы убрать трупы, а потом опять война. Кто-то уже сказал — Заключили мир, и опять — Прекратить огонь. Я продолжал относиться безучастно ко всем этим словам, я был до безумия голоден. Тишины от продолжающейся стрельбы не наступило. И вдруг, появившийся из канавы солдат, громко обращаясь к стоявшему капитану сказал — Финны из траншеи подняли часы, и палкой показывают на стрелки часов, что делать — окружать, или не окружать? Капитан кричит матом — Никаких часов, немедленно окружать!

Солдаты начали выпрямляться, и собираться кучками. Я подошёл к одной из них. Они уже распечатали банку тушёнки из говядины. Я попросил у них немного. Они дали мне кусок мяса грамм 70, я как будто ожил, раскрыл глаза, увидел освещённую солнцем местность, много наших солдат, эти бесконечные штабеля отличного пиломатериала, высокие бревенчатые сараи, среди кругом стоящих сосен. Уже кругом говорят, что конец войне, заключён мир. И только теперь с меня свалилась гора войны, что ад кончился. Стало приятно, счастливо. Тело расслабилось. Кругом светило солнце. Разрывов снарядов и мин не слышно, но солдаты ещё стреляют. Но стреляют по голубям, сидящим и летающим над бревенчатыми сараями, и тут же их жарят на кострах. Не я один проголодался. Трое суток мы были в атаке, и не всем попадали продукты при доставке их на передовую.

В это время мимо нас начала проходить колонна финских солдат в количестве 68 человек, окружённых нашими солдатами, после команды капитана, после того, как финны прекратили огонь в 12 часов, 13 марта 1940 года, т.е. после подписания мирного договора накануне, в Москве, между Финляндией и СССР. Мы же ничего не знали, что уже подписан мир, и военные действия прекращаются в 12 часов дня 13 марта, и продолжали воевать и умирать целое утро. Капитан, отдававший приказ окружать и брать финнов в плен после 12 часов и после прекращения огня финнами, знал о заключённом мире, ему, видимо, нужен был престиж.

Я смотрел на проходящих мимо финских солдат. Шли высокие молодые люди, больше похожие на олимпийских спортсменов, в разноцветных спортивных костюмах, розовощёкие, и даже улыбающиеся. И глянул я на себя, на свои обожжённые валенки, оборванные после взрыва подо мной мины, и на мгновение представил весь свой внешний вид. У меня возникла страдальческая улыбка победителя. Прошла колонна финнов. В это время никто никому не угрожал даже взглядом. Финны ушли, и о них забыли. Все были счастливы. Закончилась война. Каждый искал своих. Первого из нашей пехотной роты я увидел Сашу Ложкина. Мы с ним были в одном взводе в Ачинске, с первых дней службы в Армии, в полковой школе, и теперь, на Финской войне. Спрашиваю — Из наших кого-нибудь видел? Он говорит, указывая на виднеющийся невдалеке финский домик — Наши собираются там, слушай, продолжал он, все говорят, что тебя разорвало миной. Я говорю — Как видишь — не разорвало. Домик был левее канавы, метрах в ста. Подхожу, и вижу там командира и политрука нашей роты, там же увидал ещё четверых ребят из нашего взвода. И они мне говорят, что будто бы я убит. Все они возбуждены, шутят, и наперебой предлагают выпить и закусить. Спрашиваю, откуда у вас взялись продукты? Оказалось, в нашем тылу с вечера узнали, что заключён мир, поэтому перед двенадцатью часами послали с продуктами солдата нашей роты из отделения обслуживания. Тут была водка, колбаса, сахар, хлеб, консервы. Выпил я грамм 100 водки, хорошо поел, и на меня навалилась усталость. Захотелось где-то в тепле уснуть. Подходили солдаты из других взводов нашей роты. Начало темнеть. Невольно оглядываешься на ближайший домик. Подошёл политрук, и сказал — идёмте за мной в домик. В домике на окне мерцал зеленоватый свет от спиртового кашеобразного раствора из походной металлической банки. Короткая информация политрука о том, что война закончилась, но нужна осторожность, т.к. финны могут пойти на провокацию. Поэтому организуется дежурство около домика по два человека, со сменой через каждые полчаса. В домике на полу разместилась вся наша стрелковая рота, где-то человек тридцать. Засыпали сидя, т.к. площадь поля была небольшой. Назавтра в домике собрались все оставшиеся в живых из нашей роты. Среди живых оказались 25 человек из состава срочной службы, и 7 человек приписников, т.е. 32 человека, а три дня назад в роте было 246 человек. Из командиров были командир роты и политрук, а у нас во взводе — помкомвзвода Живило, и наш командир отделения Жуковец, причём, Жуковца никто во время боёв, из оставшихся в живых, не видел, говорили, что все эти три дня боёв он просидел под валуном. Такие разговоры о нём, возможно, оправданы. Жуковец как командир отделения, был нашим военным наставником, он нас обучал военному ремеслу. Каков он был человек, все во взводе знали. Прежде всего, он был почти неграмотным, жил в глухой полесской деревне Белоруссии. На занятиях в помещении или в поле, все его команды, приказания, были настолько глупыми, что вызывали только смех и удивление. Он закончил полковую школу, и ему присвоили воинское звание «командир отделения». Поэтому, он по своему интеллекту, вполне мог во время боя запрятаться в какую-нибудь щель базальтовых валунов. Итак, за двое с половиной суток боёв, из 246 человек мы потеряли 213 человек. Такое сознательное убийство людей, пусть даже на войне, было обусловлено так называемой «наукой побеждать противника малой кровью на чужой территории», которую возглавляли генералы-самоучки из времён гражданской войны, установленной советской власти. Война велась суворовским методом атаки на крепости (большим скопищем людей), но с той существенной разницей, что у Суворова не было ни пулемётов, ни миномётов.

Да и такая деталь на войне имела значение: наш молодой командир взвода, лейтенант, только что окончивший Ленинградское пехотное училище, пошёл в атаку, экипированный новыми хрустящими розовыми ремнями через плечи, был убит пулей в голову. Пуля прошла через каску. Вот такой бутафорией были защищены наши головы. Заканчивая эту мысль примером командира роты и политрука скажу, что они пошли в атаку, одетые в фуфайку, и подпоясанные солдатским ремнём, и остались живыми.

Днём политрук начал готовить списки для представления их к боевым наградам. Я был включён в этот список, учитывали, что я был в первых рядах, кто вошёл в этот населённый пункт во время боевых действий, а также после взрыва мины и получения контузии не ушёл с поля боя. Записали, также, солдата Джамилу, который, от укрытия до укрытия не бежал пулей, а шёл, как бы не торопясь. Записали в наградной список и Костю Пунькаева. После окончания военных действий мы в этом домике пробыли сутки. А затем объявили всем красноармейцам и младшим командирам срочной службы сдать оружие, построиться, и пешком двинуться в другую воинскую часть. Набралась довольно большая колонна. В нашей группе было 25 человек, в том числе, два младших командира — Живило и Жуковец. Собранная группа, около четырёхсот человек, тронулась в путь, не зная, конечно, какой он будет длины. Пошли мы в обратном направлении, «гуськом», один за другим. По цепочке передали — с тропинки в сторону не сходить — заминировано. И действительно, вскоре справа и слева появились обозначения — «мины».

Итак, куда не посмотришь, сплошные надписи — «мины, мины». А где-то там, дальше, одна из них была приготовлена для меня. И взорвалась подо мной. По замыслу авторов, я должен быть убит, на худой конец искалечен. Но, где-то произошла ошибка при изготовлении. Возможно, весы отвесили меньше взрывчатки.

Сегодня мы шли по тем же местам, где ещё вчера свистели пули и рвались снаряды. У нас было хорошее настроение, мы были сытые, в нас никто не стрелял. Нам улыбалось солнце. Но, внезапно, по коже как будто мороз прошёл, подойдя к сопкам, мы увидели три огромных ямы, в которые солдаты сносили и сбрасывали скрюченные, замёрзшие трупы наших товарищей. Каждый из проходящих сейчас мимо этих ям почувствовал, что и он мог оказаться в одной из этих братских могильных ям. Дальше мы шли молча, каждый, переживая увиденное по-своему.
Re: Воспоминание уч-ника Финской компании. [сообщение #16150 является ответом на сообщение #16140] чт, 11 февраля 2010 21:24 Переход к предыдущему сообщенияПереход к следующему сообщения
Александр Павлов
Сообщений: 4466
Зарегистрирован: июня 2008
Географическое положение: Санкт-Петербу...
А автор кто?

С уважением,
Александр

Re: Воспоминание уч-ника Финской компании. [сообщение #26528 является ответом на сообщение #16150] чт, 03 февраля 2011 12:51 Переход к предыдущему сообщения
Bair
Сообщений: 43
Зарегистрирован: декабря 2010
Географическое положение: Линия Маннерг...
похоже на какую-нибудь 173 мсд, но авторство действительно не помешало бы узнать.

www.bair-travels.com
Предыдущая тема: помогите опознать
Следующая тема: Есть очень интересные материалы (хотя и ПВО)
Переход к форуму:
  


Текущее время: пт мар #d 03:23:24 MSK 2024